Губы Аякчан скривились в торжествующей, но в то же время горькой усмешке, и она глянула через плечо на зависшую в воздухе Демаан. Окутанная неистовым сапфировым свечением, верховная отчаянно дергалась, неспособная даже шелохнуться. Заостренные, будто копья, из нее во все стороны торчали сверкающие пики Голубого огня. Словно гигантский еж растопырил свои иглы внутри тела верховной жрицы, полностью парализуя ее. Только начавший формироваться на ладони верховной шар Голубого огня пришпилило к ее руке, и теперь он мерно пульсировал в такт биению ее сердца, то наливаясь синевой, то бледнея.

Аякчан посмотрела на этот шар – и укоризненно покачала головой:

– Тс-тс-тс! Бить в спину – как нехорошо, госпожа верховная жрица!

– Ты… с самого начала… это… задумала… ты… дала приказ… своему Огню… – едва шевеля губами, прошептала Демаан.

– А что, мне надо было ждать, пока вы первой на меня нападете? – пожала плечами Аякчан, кивая на шар на ладони у верховной.

– Всегда… такой была… Никому… не верила… Вспомнила… себя? – с трудом выдавила верховная – торчащие из ее живота и груди лучи судорожно дергались в такт каждому слову.

– Не вспомнила, – отчеканила Аякчан, и лицо ее словно окаменело. – Вы меня заново научили… с-сестренки! К тому же старая подруга тебя уже заждалась, там, внизу… – криво усмехнулась она.

Будто падающий на добычу орел, она ринулась вниз и выхватила из-за пояса у испуганно шарахнувшегося Донгара его широкий стальной нож. Извернулась, взмывая в воздух, – и с размаху полоснула этим ножом скованную Огнем Демаан поперек туловища.

В грязных тряпках раскрылся длинный ровный разрез. Попавший под острие ножа Голубой луч переломился пополам. Демаан завизжала и, вновь обретя способность двигаться, метнулась прочь. Ее тонкая, как сухая ветка, шестипалая рука, вся покрытая короткой бурой шерстью, вырвалась сквозь разрез в лохмотьях и вцепилась в торчащий у нее из живота Огненный луч. Ее пальцы задымились – и Демаан медленно потянула луч из себя, оставляя в животе круглую сквозную дыру, до краев налитую пылающей голубизной.

– Глупая девчонка, ты и впрямь ничего не помнишь! – проскрежетала верховная. – Меня нельзя убить простым ножом!

– Даже ножом, омытым в крови черного шамана? – насмешливо подняла брови Аякчан.

– Кровь Черного… – растерянно пробормотала Демаан, застывая в воздухе.

Ее пылающий алый глаз медленно опустился на зияющий в тряпках разрез. У Аякчан враз похолодели ладони. А вдруг она ошиблась? А Айгыр солгала, рассказывая о ее собственной смерти, и кровь черных шаманов не имеет никакой силы против албасы? А вдруг на широком Донгаровом клинке не осталось ни капли от принесенной им в жертву крови?

Из разреза в тряпках Демаан медленно и будто задумчиво выкатилась одна черная капля… и со звоном ударилась во взбаламученную землю.

Лишь недавно сомкнувшаяся почва задрожала. Длинный язык Пламени – Алого пламени! – выметнулся из нее. Крохотная дырочка стала стремительно расползаться, заставляя мальчишек пятиться все дальше и дальше, спотыкаясь, падая и отползая прочь от обугленных краев расщелины. Снизу, из беспредельной глубины, дохнуло сокрушительным жаром, и перед парящей в воздухе Аякчан открылось огромное, как Ледяное море Байгала, пространство воды, заточенное между изломанных черных скал. Вода тоже была черной и непрозрачной, густой, как в Великой реке, – и по ее поверхности от края до края носились пылающие Огненные волны.