Несмотря на свою относительную обеспеченность, японские корейцы оказались на нижних ступенях официальной иерархии. Убежденных коммунистов, оставивших благополучную жизнь в Японии, причислили к классовым врагам. Государство не доверяло беспартийным гражданам, у которых водились деньги. Японские корейцы были единственными, кому в КНДР разрешалось поддерживать связи с заграницей, а это само по себе делало их неблагонадежными в глазах власти. Ведь эта власть держалась благодаря тому, что полностью изолировала граждан от внешнего мира.

У репатриантов из Японии идеализм быстро улетучился. Некоторые из тех, что приплыли в Северную Корею в числе первых, писали оставшимся дома родственникам, отговаривая их от переезда. Но письма перехватывались и уничтожались. На вновь обретенной родине многие из японских корейцев, включая видных деятелей Ассоциации корейских граждан в Японии, пали жертвами «чисток» в начале 1970-х годов: руководителей этой организации расстреляли, а семьи отправили в лагеря.

Однажды Чон Сан подслушал разговор родителей о том, что происходило вокруг. За людьми приходили без предупреждения. Ночью к дому подъезжал грузовик, на сборы давали час или два. Чон Сан жил в постоянном страхе, который коренился так глубоко, что его трудно было выразить. Инстинктивно молодой человек понимал, что надо следить за каждым своим словом.

Еще он старался не вызывать зависти окружающих. Он носил толстые шерстяные носки японского производства, которые прятал под длинными брюками, чтобы никто не заметил (ведь у большинства детей носков не имелось). Впоследствии он сам говорил, что был похож на чуткого зверя с большими ушами, всегда настороженными на случай приближения хищника.

Несмотря на свои теплые свитера, электроприборы и одеяла, семья Чон Сана жила ничуть не спокойнее, чем семья Ми Ран. С годами мать мальчика, которая приехала из Японии красивой девушкой, пользующейся популярностью у молодых людей, стала тосковать о потерянной молодости. После рождения четырех детей она так и не восстановила свое здоровье. Отец Чон Сана по вечерам курил, тяжело вздыхая. Их не могли подслушать (одним из преимуществ отдельного дома была некоторая степень уединения), но они все равно предпочитали молчать. У них не хватало духу признаться, что они мечтают покинуть социалистический рай и вернуться в капиталистическую Японию.

Над домом довлела постоянно обострявшаяся невысказанная горечь: осознание ужасной ошибки, которую родители Чон Сана совершили, переехав в Северную Корею. Поскольку вернуться в Японию не представлялось возможным, им пришлось приспосабливаться к новой обстановке. Помочь семье можно было только одним способом: попытаться использовать систему себе во благо и продвинуться по общественной лестнице. Все надежды возлагались на Чон Сана. Если бы ему удалось поступить в Пхеньянский университет, со временем его бы, пожалуй, приняли в Трудовую партию, и тогда семье простили бы буржуазное прошлое. Под бременем ответственности перед родными Чон Сан стал робким и нерешительным. Он мечтал о девушке, которую увидел в кино, постоянно раздумывал о том, стоит ли завязать с ней дружбу, но, в конце концов, так ничего и не предпринял.