— Заберете Бурлака чуть позже. У нас к нему есть пара вопросов, а пока подождите с вашими людьми за дверью.

Когда все вышли, оставив нас с информатором наедине, Пашутин подошел к нему и спросил: — Где Арон?

— Не знаю. Даже если бы знал, ничего не сказал, — сейчас тот говорил с каким-то показным спокойствием. Ошеломление прошло, и хотя страх и напряжение на его лице были отчетливо видны, он не выглядел запуганным насмерть человеком, которому до виселицы остался только шаг.

— Героя — революционера решил изобразить, так это зря. Советую рассказать нам все быстро и без утайки, — как бы по-дружески посоветовал ему Пашутин.

— Я секретный агент, ваше высокоблагородие! Моя агентурная кличка Бурлак и господин ротмистр Неволяев это может подтвердить!

— Твой ротмистр уже покаялся в своих грехах! Теперь очередь за тобой!

— Может я что-либо противозаконное и сделал, но при этом не ведал, что творил!, — голос "стукача" дрожал, но он продолжал гнуть свою линию. — Я человек подневольный, что мне приказывали господа начальники, то и делал! И на суде так скажу! Хоть режьте меня, но я своего держаться буду!

Пашутин усмехнулся и достал из кармана лист бумаги. — Грамотный?

— Да. А что это?

— На! Читай! Это показания бывшего ротмистра Неволяева. Он там пишет, что ты, иуда, чуть ли не в первых помощниках у Арона ходил.

Тот, услышав эти слова, помертвел лицом, хотел что-то сказать, но только громко сглотнул, причмокнув при этом губами и словно ядовитую змею, взял лист бумаги.

Несколько минут он читал текст, шевеля при этом губами. За это время лицо Кукушкина побледнело и осунулось, а бумага, в его руках, начала дрожать. Когда он закончил читать, руки его бессильно упали, и так он стоял какое-то время, глядя остановившимся взглядом куда-то в пространство. Его состояние легко можно было понять — он только что зачитал себе смертный приговор.

— Кукушкин! Где Арон?!

Резкий голос подполковника вывел предателя из прострации. Он вздрогнул, словно его ударили, какое-то время тупо смотрел на Пашутина и вдруг рухнул на колени и торопливо зачастил срывающимся голосом:

— Не губите, ваше высокоблагородие! Христом богом прошу! Умоляю! Я жить хочу! Жить! Что хотите, сделаю! Все подпишу! Что скажите, то и подтвержу на суде! Только жизни не лишайте!

— Где найти Арона?, — повторил вопрос подполковник, при этом брезгливо морщась.

— Арон? Ваше высокоблагородие, скажу! То есть… думаю, что он там! Только прошу вас, ваше превосходительство, замолвите за меня словечко! Пусть каторга! И там люди…

— Говори, падаль!

— Сразу за окраиной! Рядом со сгоревшими конюшнями! Там где раньше пожарная часть была!, — речь Бурлака постепенно становилась все более внятной. — Там развалины, а под ними подвал. Они там хоронятся!

— Где именно?!

— На Охте. За складами купца Стопкина.

— С нами поедешь!

— Так я там ни разу не был, ваше высокоблагородие!

— Тогда откуда ты это место знаешь?!

— Так это… Бабы, ежели их хорошо ублажать, не просто становятся мягкие да шелковые, но и на язык легкие. Вот и Лизка из таких была, царство ей небесное. Все мечтала стать героиней революции, а оно вон как повернулось…