Сижу на трибуне «Лужников», стадион забит до отказа. Ясное небо над головой, солнце светит, облака быстро бегут, и бьются на ветру разноцветные флаги – трибуны открытые, как и у нас было сначала, крышу над ними сделали лишь в девяносто седьмом. Еще четверть часа до начала, народ громко разговаривает, музыка гремит, что-то бравурное, спортивные и военные марши. Ну скорей бы начинали!

Мать моя женщина, это же наша песня, из иных времен! Только у нас «над городом Кабулом» пели, а здесь на Шираз переделали, где бои были в сорок шестом, во время Иранского конфликта. Локального конфликта, не войны, – чтоб силы и ресурсы Советской страны от восстановления разрушенного в войну прошедшую не оттягивать. Тогда у нас три дивизии там было, один мотострелковый корпус, они на себе весь конфликт и вытянули, по существу, ну еще воинство Барзани, конечно, – очень не хотелось курдам снова под британский сапог. И никто не расскажет о том, что творилось за линией фронта, которой и не было, считай, в тех песках. Родина о вас не вспомнит, потому что она о вас и не слышала! Зато турки с тех пор «советских шайтанов» шибко боялись, ведь в сорок третьем им с нами в бою повезло не встретиться – теперь такой урок получили, что в Израильской войне пятьдесят пятого года лишь словами и обещаниями арабской коалиции помогали, а сами и думать не смели на наших друзей напасть. Но вот никогда прежде я не слышал это здесь – про Кабул помню, наш кэп Большаков под гитару пел, еще в мире том!

А вокруг тем временем что-то поменялось! Пустого пространства стало намного больше, и оба прежних соседа, слева и справа, тоже куда-то делись, как по волшебству! Теперь справа от меня сидела женщина, очень красивая – ей было уже не двадцать, но выглядела просто великолепно, еще очень здорово и молодо, как «полковник Рагозина» из какого-то полицейского сериала про экспертов, что видел я в жизни бесконечно далекой, перед самым провалом сюда[58]. А соседом слева оказался немолодой невысокий и неширокоплечий, но крайне опасный человек, «главный мастер-убивец Советского Союза».

Здраствуйте, Анна Лазарева. Привет, Юрий Смоленцев. И прощай, моя безопасность, хе-хе. С винтовкой, «калашом» или пистолетом я бы еще посмотрел, чья возьмет, – но в рукопашном бою на ограниченном пространстве Брюс завяжет меня морским узлом за две с половиной секунды. И конечно же, тут еще их люди рядом есть.

– А ты гнида, Валечка. Или герр Филипп Швенгер, по липовому паспорту, как тебя сейчас называть? Или просто «Скунс», профессиональный наемный убийца и специалист по деликатным делам, входящий в первую десятку таковых, по негласному мировому рейтингу?

Разговор начала Лазарева. Смоленцев только безучастно глядел чуть в сторону. Ну – это он так пусть новичков сопливых разводит. Я-то знаю, что он сечет любое мое движение и готов ко всему. А вот Анечка явно переборщила.

– Э-э, нет, почтенная миссис Лазарева, гнида – не я. Гнида – та тварь, которую я без вашего августейшего разрешения завалил. И скажите мне спасибо – вам теперь с той гнидой дел не иметь. Не замажетесь.