Целых десять лет прожил он, как в блаженном сне, после которого должно наступить еще более лучезарное пробуждение.

Дело в том, что у Зафара появилась мечта. Далекая, словно сияющая в небе звезда, но в отличие от звезды достижимая.

Когда-нибудь госпожа поймет, что на свете существует только один настоящий человек, а все прочие — мираж и химера, летучие тени. У нее откроются глаза, она увидит рядом душу, готовую слиться с ее душой без остатка.

Тому есть два препятствия. Саадат слишком женщина и слишком богата. Но первое со временем пройдет. Нужно подождать еще лет двадцать или тридцать. Когда ей будет пятьдесят или шестьдесят (у разных женщин это по-разному), сок перестанет бурлить. Тогда они сравняются. И будут жить с душой душа, счастливо и безмятежно — сколько даст Аллах.

Вторая преграда тоже может рухнуть. Всё материальное ненадежно. Может произойти банкротство, или упадет спрос на нефть, или грянет революция. Саадат всё потеряет. И тут окажется, что у ее преданного раба есть средства, на которые можно безбедно жить. Вот почему Зафар во всем себе отказывал, крал хозяйские деньги, втихомолку давал ссуды под хищный процент. Уже сегодня в швейцарском банке лежит немаленькая сумма, а через двадцать или тридцать лет она превратится в солидный капитал. Саадат ни в чем не будет нуждаться. Такая женщина не может жить в бедности.

Но госпожа произнесла слова любви другому человеку, и тот пообещал вернуться. Мечта рухнула. Всё кончено. Зафар сидел, согнувшись в три погибели, и кряхтел — это пытались и не могли пролиться слезы, потому что за всю свою жизнь евнух ни разу не плакал. Не умел.

Из-за мучительных этих потуг он не заметил, как в комнатку вошла Саадат. Она обняла своего верного слугу и залилась слезами за двоих.

— Ты слышал, слышал? — захлебывалась она. — Ты думаешь, он вернется? Нет, конечно, нет! С ним что-то случится, я чувствую. Я его никогда больше не увижу! Боже, какая я дура! Я всё всегда делала не так. Не так жила, не так себя с ним вела…

Она говорила еще много глупых женских слов, а Зафар молчал, гладил ее по голове. Сердце сильно болело — за нее, не за себя.

— Не убивайтесь, госпожа. Он сильный, а значит ничего с ним не случится. Он человек слова, а значит он вернется. А если не вернется, я отправлюсь за ним и привезу его. Можете на меня положиться, — твердо сказал он, когда ее рыдания немного утихли. — Я сделаю всё для того, чтобы вы были счастливы.

Никогда еще он не произносил при ней такой длинной речи.

Саадат подняла лицо, внимательно посмотрела на перса.

— Ах, Зафар, у меня есть сын, который мне дороже всего под солнцем. Теперь еще появился мужчина, которого я полюбила… Но иногда мне кажется, что во всем мире у меня нет никого ближе, чем ты.

— Аллах с вами. Как можно такое говорить? — укоризненно покачал головой он. — Я калека, я ваш раб, а вы — царица из цариц.

Эраст Петрович вышел на совершенно темную, без единого огонька, улицу, и повернул голову вправо. Оттуда доносилось мерное похрустывание непонятного происхождения. От стены отделилась черная массивная тень.