Вскоре я, как падишах, восседал на скрещенных руках, а с боков ко мне нежно прильнули отдувающиеся немка с военным. Хоть сейчас на плакат с пропагандой бисексуализма, тьфу!

– Ну что, восстанавливается? – интересовался пыхтящий Митрич.

– Все, опускай, я зеленый уже.

И мы скорым шагом двинулись дальше.

– Сергеевна, как мы там по таймеру? Сильно выбиваемся? – поинтересовался неугомонный Митрич. Угодив на импровизированный марш-бросок, он почувствовал себя в родной стихии и всех доставал.

– А уже все, ребята – криво и жалобно улыбнулась Света. – Уже приехали. Я подсчитала – не успеваем. Даже если Митю сейчас бросим, нас все равно в полукилометре от границы примут.

И тут я в первый раз увидел плачущую Снежную Королеву.

– Это все я… – всхлипывала она. – Из-за меня это все. Прав он, во всем прав – всю жизнь я людей подставляю! Самых лучших, тех, кто мне поверил! И все из-за гонора своего проклятого. Я как чума заразная, как болезнь! Ну вот зачем я на обострение пошла, ради чего? Похвастаться «дыркой» вскрытой сучке захотелось, вообразила из себя…

И она тихонько завыла, но тут же осеклась, перестала всхлипывать и часто заморгала, загоняя слезы обратно.

– Это все омоложение это проклятое – тихо сказала она. – Купилась, вообразила себе невесть что, крылья расправила. А вот и кончилось все. Быстро.

Мы молчали, не зная, что делать. Лишь Семеновна приобняла подругу и гладила ее по голове, как маленькую девочку.

– А ну разговорчики в строю! – заорал вдруг Митрич. – Чо стоим, воины?! Вперед, шагом марш, команды «разойдись» не было! Вперед, вперед, вон Митя уже зеленый!

– Зачем? – по-прежнему тихо спросила Света.

– Инструктаж будет на ходу!

Пожав плечами, я двинулся вперед, за мной – все остальные.

Митрич, помолчав минутку, наконец заговорил:

– Я, конечно, так красиво, как Светка, излагать не могу, но вот что я вам скажу: если меня чему армия и научила, так это тому, что сдаваться нельзя. Вообще. Никогда. Если ты сел и крылья сложил – ты двухсотый. Без вариантов. А будешь барахтаться – может, и вывезет кривая.

– Ну какой смысл идти, Сережа? – упиралась плакса. – Ну примут нас не здесь, а в километре от границы – в чем разница?

– Кстати, – влезла в разговор Семеновна – а почему за нами не следит? Я думала, с нами пару стражников отправят, чтобы повязать, как время выйдет.

– А смысл, Нина? – устало ответила Сергеевна. – Выход из локации через ущелье, там пост, его не обойдешь. Они нас, опоздавших, и возьмут под белы рученьки.

– В чем смысл, говоришь? – вернулся к теме тугодум Митрич. – Ну смотри: жизнь есть жизнь, конечно, и с чудесами в ней не густо, сами знаете, не дети. Но если полная жопа накрыла и шансов нет – можно сдаться, а можно дергаться. Вот если сдаться – то накроет сто процентов, без вариантов. А если дергаться, то хоть какой-нибудь один сраный процент, да появляется. И иногда он срабатывает, это все армейские знают. Раз в год и палка стреляет. Поэтому ты права, а не он. По жизни права – всегда до конца идти надо, я это еще лейтехой зеленым понял, когда меня на стройбат к судимым кинули. Я поэтому с тобой и иду, а не за твои красивые глазки. Зареванные.