Боголюбов развернулся и коротко заехал приятелю по физиономии. Наумов рухнул на землю. Вот и пригодилась специальная подготовка.

— Это за телку, — пробормотал Боголюбов и понуро пошел прочь.

В голове его было пусто. Точнее, даже не пусто, а гулко как-то, потому что там все же носилась вихрем одна-единственная мысль: «Зачем?!» Ну в самом деле, почему она это делает? Боголюбов понимал, разумеется, что никакого предательства Идеи здесь нет, но все же… все же наши вожди должны быть выше всяческих подозрений даже в самом малом. Они должны личным примером доказывать… утверждать… ну и так далее. А в том, что делала Наталья Шаповал, да еще скрытно, тайком от своих товарищей, было что-то… что-то было такое… ну такое… Нет, он не мог это выразить словами, но чувство несправедливой обиды наполнило грудь. Эх!

Боголюбов брел, не разбирая дороги и не фиксируя времени. Возможно, прошло немало, прежде чем он вспомнил, что кто-то когда-то в «Белом кресте» в каком-то пустопорожнем разговоре упоминал, что будто бы детство свое Шаповал провела в Ташкенте. В Ташкенте?!

Так вот в чем дело! Тогда если это так, то ее поступок вполне объясним. Допустим, она просто любит плов или что-то еще из узбекской кухни, она просто привыкла к этому в детстве, а на остальное у нее, допустим, аллергия. Может такое быть? А почему бы и нет. Допустим, не может она без плова, Как диабетик без инъекции инсулина, как он сам, Боголюбов, не выходит из дому без астмопента.

Но тогда что же получается, она — наркоманка? Ну не совсем, конечно…

Боголюбов чувствовал, что он должен что-то предпринять. Что-то серьезное. Что-то значительное. Что-то радикальное. Что-то такое, что заставит соратников, товарищей, его братьев взглянуть на него по-новому. Нечто такое, что принесет пользу их общему Делу. Нечто такое, что заставит Наталью Шаповал обратить наконец на него свое женское внимание и одновременно устыдит ее в этой слабости. И он придумал, что можно сделать.

На следующий день Боголюбов сам отправился на Новый Арбат, предварительно удостоверившись в том, что у Шаповал имелись иные планы.

Чайхана «Кишмиш» оказалась колоритным, но вполне цивилизованным заведением, где можно было перекусить за доступные деньги. Боголюбов успел заметить, что в чайхане пили не только зеленый чай, но и гораздо более крепкие напитки. «Кишмиш» оказался полон национальных прелестей и был похож на внутренний двор зажиточного азиата. Боголюбов даже слегка оторопел: в центре чайханы журчал натуральный арык, — ручей пробивался из скалы, увитой плющом.

Глиняные стены состояли сплошь из арок и ниш, где помещались одеяла, подушки, кувшины, ковры.

Посетители размещались на диванах. Перед ними порхали официантки в тюбетейках и синих и красных шароварах. Повар в огромном белом колпаке важно стоял рядом с дастарханом — эдаким шведским столом по-узбекски и говорил: «Это — салат с редиской и курицей, этот — тоже куриный, но с белой редькой. А вот тут горячая картошка, здесь малосольные огурчики. На том краешке — скумбрия холодного копчения. Остановитесь! Вы забыли капусту! Очень вкусная, с курагой и изюмом».