Заметили их, когда они уже преодолели полпути. Караульные, как и следовало ожидать, повели себя, как сущие деревенские олухи, не обученные и азам караульной службы. Четверо вскочили, подхватили винтовки, прицелился в идущих только один — на здешний простонародный манер, прижав приклад к бедру.

Трое просто стояли, сбившись в кучку, держа винтовки кто как, один даже за середину. Что до трех остальных, винтовки-то они подхватили, но так и остались сидеть.

Мазур ускорил шаг, не сводя глаз с правой руки единственного, кто целился. Конечно, когда оружие держат этак вот, попасть в цель — один процент из ста, но все равно, неприятно как-то шагать под направленным на тебя дулом… Мазур неотрывно фиксировал руку — и, если бы палец лег на спуск…

Нет, бравый воитель так и торчал, обхватив пятерней скобу, так что их разделяло теперь метра три. На всех семи физиономиях читалась самая вахлацкая растерянность. Нет, это не мятеж, подумал Мазур, мятежники непременно стали бы с ходу палить по людям в военной форме…

Бернадотт что-то громко скомандовал на местном языке. Никто из семерых не шелохнулся, так и остались в прежних позах. Оскалясь, лейтенант потянул спусковой крючок. Длинная череда пыльных фонтанчиков прошлась справа налево у самых босых ступней стоявших. Эта наглядная агитация оказалась как нельзя более убедительной — семеро, серея лицами, живенько пошвыряли винтовки куда попало. Причем тот, что целился, олух царя небесного, едва не угодил Мазуру по коленке своим древним штуцером, но Мазур вовремя уклонился.

— Какие будут приказания, мон колонель? — дисциплинированно осведомился Бернадотт, так и держа семерых под прицелом с самым недружелюбным выражением лица.

Чуть подумав, Мазур распорядился:

— Оставьте одного солдата их охранять — а то побегут сейчас по деревне, шум поднимут… Остальные — вперед!

Они двинулись вперед прежней вереницей. Деревня казалась вымершей, если не считать бродившую и валявшуюся живность и голых пузатых малышей, возившихся в пыли у некоторых хижин. Ничего удивительного: в деревне, на каком бы континенте она ни находилась, днем, в страду, праздношатающихся не бывает.

Малыши при виде визитеров реагировали по-разному: кто с визгом и ревом кидался в хижину, кто оставался сидеть в пыли, выпучив глазенки и разинув рот. Судя по реакции и тех, и других, солдат, может, они и видели, но вот белых лицезрели впервые в своей коротенькой жизни.

Три раза им попадались издырявленные пулями хижины — судя по всему, нападавшие входили в деревню, передвигались по ней, хаотично поливая огнем куда попало…

Мазур резко остановился от неожиданности. Из хижины, мимо которой им предстояло пройти, раздались дикие, душераздирающие вопли и завывания, непонятно даже, мужские или женские.

— Женщины. Траур, — пояснил Бернадотт. — Видите, белый лоскут над входом? В хижине покойник…

Наверняка не просто покойник, а убитый — стена этой хижины издырявлена добрым десятком пуль. Ага, и слева, подальше, слышны те же вопли, и откуда-то еще… Убитых насчитывалось не менее полудюжины, судя по слышным воплям-причитаниям — а может, и больше, деревня большая, возможно, они слышали не всех…