Впечатления от этого «Вишневого сада» я высказала своей знакомой, актрисе «Комеди Франсез» Натали Нерваль. Потом она мне рассказывает: «Я на репетиции Анджею говорю: „Алла Демидова считает, что вы лучший Гаев“. Он покраснел от удовольствия». Для меня удивительно, что он вообще меня знает, а он, видите ли, краснеет от того, что какая-то Демидова… Как странно, разобщенно мы живем: следим друг за другом, но мало общаемся!

Правда, потом, спустя какое-то время, мы с Анджеем Севери́ном играли в паре в Краковском театре в мистерии «Реквием», посвященной погибшим в концлагерях во Второй мировой войне. Сказал, что сам хочет поставить «Вишневый сад». Не знаю, удалось это ему или нет.

Классика – это зеркало, которое стоит перед жизнью, и каждое время видит там себя по-своему. И конечно, «Вишневый сад», как любую классическую пьесу, можно ставить по-разному, в зависимости от идеи режиссера и, главное, от времени, в котором эта пьеса ставится. Сейчас, наверное, главным бы героем был не Лопахин, который скупил все Сады России и понастроил там Дач по своему вкусу и хотению, и не Петя Трофимов, который со своими вечными монологами о справедливой жизни будет всегда в оппозиции. А обычный Симеонов-Пищик, который без малейшего сожаления сдает в аренду на столетние сроки свои земли и залежи каким-нибудь очередным «англичанам».

А Лопахин, как он себя сам называет, «новый помещик – владелец вишневого сада», из тех «новых русских», которые возникли в 90-х годах прошлого столетия, и до сих пор продает землю дачникам. Ведь Сад был большой. «Вся Россия – наш сад» – как говорится в самой пьесе. Хватит надолго.

У нас рядом с дачей под Москвой на Икшинском водохранилище раньше было прекрасное большое поле. Оно принадлежало местному колхозу. Они на этом поле то сажали картошку, то оставляли его просто так – отдыхать, и на нем цвели полевые ромашки. Красота немыслимая! Но во время перестройки колхоз продал это поле и лес рядом какому-то новому бизнесмену – Лопахину, и тот, не долго думая, вырубает лес и на поле, и на месте леса строит коттеджи на продажу. Сейчас это огороженный дачный поселок. Мечта Лопахина сбылась! Но красота исчезла. И мы больше не ходим туда гулять.

Почему колхоз не мог сам построить эти коттеджи и потом продавать или сдавать в аренду? Но ведь это так сложно! Легче продать! Это что, беспечность или русская лень?

Я живу в центре города в огромной старой квартире, мои верхние соседи очередной раз меня залили. Сосед оказался порядочным и предложил мне сделать ремонт. Я, естественно, отказалась, потому что ремонт нарушает мое хрупкое состояние спокойствия души – чтобы ничего не менялось. Потолок до сих пор весь в разводах, и мой приятель художник говорит: «Как это красиво! Это напоминает мне болота Манэ. Я нарисую там лилии». Он, конечно, ничего не нарисовал, и потолок с каждым годом чернеет. «Я все жду чего-то, как будто на нас должен обрушиться весь этот дом», – говорит Раневская.

А Раневская и Гаев – они сейчас или в своих «парижах» доживают свой век, или ютятся в захламленных книгами и картинами квартирах, давно не знавших ремонта. Раневская, которая говорила: «Видит бог, я люблю родину, люблю нежно…» – «бежала, себя не помня» за границу, а Гаев, который убежденно клялся: «Честью моей, чем хочешь клянусь, имение не будет продано! Счастьем моим клянусь!» – где-нибудь теперь служит в маленьком банке чиновником. За ними стояли только «слова, слова, слова». Они не сумели научить людей, да и сами не смогли «искупить наше прошлое, покончить с ним».