НИКТО НЕ СВОБОДЕН ОТ ВИНЫ!.. А ты?

Александр Зверев и Андрей Обнорский сидели в Сашкином «кабинете» в агентстве и скучно пили водку. Без тостов. Закусывали засохшим сыром. Когда литровая бутылка «России» опустела, Обнорский встал и вышел. Вернулся через минуту с «маленькой» спирта. Оксана использовала его для профилактики ксерокса и принтера. Андрей с Сашкой использовали спирт по прямому назначению… Журналюги. Им — известное дело! — лишь бы нажраться.

В Сашкином закутке они и уснули.

Грачи кое-как привели Грека в себя с помощью нашатыря, холодной воды и пощечин. С ним работали в той самой квартире… которую они снимали. Его допрашивав в ванной, под звук включенного душа.

Грек был по жизни мужик волевой, крепкий. Никогда не кололся в ментуре. Но тут ситуация сложилась другая… Раскололся. Когда всерьез и умело берутся за дело люди знающие — расколешься. А куда ты денешься?

Грек все это отлично знал. Был деморализован в ноль, рассказал, что — да! — «сделали» Малевича. Что заказчица — баба. Богатая, тварь такая. Отвалила полета тонн баков. Что была у Танка мысля и ее… того… порешить. Зря, видать, не порешили, суку.

Потом он спросил: где Танк? где Мизинец? Грач-один поколебался немного и рассказал… Грач-один, как и Грек, тоже воевал в Афгане. Посочувствовал… рассказал. Грек, скользя наручниками по вертикальной стойке душа, опустился на дно ванны, заплакал.

Грач-один курил, смотрел на него сверху.

— Может, отпустишь? — спросил Грек. — Я на край света, в Таджикистан уеду… Как мышь молчать буду. Отпусти, брат.

— Отпущу, — сказал Грач-один, снял наручники и дал ему сигарету.

Грек схватил ее мокрыми руками. Грач-три дал ему прикурить. Когда Грек повернул голову к огоньку зажигалки, Грач-один выстрелил в висок Грека из ТТ. Пистолет был обмотан полотенцем, и звук выстрела прозвучал негромко.

Тэтэху покойного Мизинца вложили в руку мертвеца.

Рыжий выслушал доклад. Сказал:

— Вот как… любопытно. Ай да боевик закрутили. Впрочем, детали меня не интересуют.

Николай Николаевич промолчал, вышел из гостиной. Рыжий повернулся к помощнику:

— Ну, когда летим? Узнал, Гена?

— Как минимум еще четыре часа Москва будет закрыта — сплошные грозовые фронты.

— Ну и хрен с ним! Соедините-ка меня с Колькой Наумовым. Коли уж застряли тут, нужно с Колей-Ваней пообщаться.

Через двадцать секунд Рыжий уже разговаривал с Наумовым.

— Здравствуй, Иваныч, старый капер[20] балтийский, — весело сказал он в трубку.

— Э-э, да никак это сам Анатолий Борисович?

— Он и есть, — подтвердил Анатолий Борисович.

— Ну, наше-то каперство балтийское рядом с вашим столичным — сущая мелочь. Ты ж, говорят, уже всю Россию распродал?

— Врут, суки. Только половину. А вторую, едрен батон, Борис Абрамыч по сходной цене шинкует… Слушай, Иваныч, я тут у вас застрял из-за погоды в Москве. Может, посидим, потолкуем?

— Так ты в Питере? — удивился Наумов. На самом-то деле он совсем не удивился, а оттягивал время, пытаясь сообразить, что может стоять за предложением Рыжего. Каких-либо приятельских отношений между ними не было. Предложение «посидеть, потолковать» означало только то, что где-то их интересы пересеклись. Рыжий просто так ничего не делает. — Так ты в Питере?