– Типун тебе на язык, Розка! – стукнул по столу кулаком пекарь. – Напророчишь сейчас, молчи, ну?!

Тетушки дружно взвизгнули.

– Давайте-ка посмотрим больную! – поднялся из-за стола Глеб, шумно отодвинув стул. – Где девочка?

Шестилетняя Аленка, смуглая брюнетка, вся в мать, мирно спала в полутемной комнатке, больше похожей на чулан. По случаю болезни ей отвели целую кровать – обычно дети пекаря из-за нехватки места спали по двое в одной постели. Доктор потрогал девочке лоб и послушал пульс.

– Жар есть. Но не сильный, – шепотом сообщил он родителям.

– А ночью вся прямо пылала! – также шепотом произнесла мать.

– Рвота была? – спросил Глеб.

Родители покачали головами.

Вернувшись к столу, молодой врач выписал рецепт и заявил:

– Не похоже на холеру. Когда проснется, напоите крепким чаем, потом пусть примет эти лекарства, а вечером поглядим, – он протянул бумажку с рецептом отцу. – И еще, – строго добавил Глеб, – если боитесь холеры, не пейте сырую воду и запретите детям пить из колодцев. Чаще мойте руки. Желательно с мылом и особенно перед едой. А также не ешьте немытые фрукты и овощи.

Пекарь с женой переглянулись. Женщина тяжело вздохнула. Советы доктора казались простыми, но разве уследишь за детьми, когда они носятся по двору как угорелые и, взмокнув, всякий раз прикладываются к ведру у колодца? А уж яблок и груш в этом году огромный урожай по всей Москве, никто их никогда не моет… Срывают с деревьев, а то и поднимают с земли падалицу, в лучшем случае обтирают яблоко о рубаху и сразу надкусывают. И с мытьем рук дела обстоят не лучше, хотя мыло в доме нашлось бы, не такие уж они бедняки… Но не любят дети умываться с мылом, да и взрослые чаще всего обходятся одним торопливым омовением в сенях, у общей лохани, которая служит всему семейству с утра до вечера… Рабочему человеку в будни некогда долго плескаться, для мытья отведен субботний день, банный.

– Сколько я вам должен, доктор? – почтительно спросил пекарь.

– Ничего не надо, – сделал отрицательный жест молодой человек. – Я ведь пока еще не практикую, а с вас тем более денег не возьму.

– Нет, так дело не пойдет, – возмутился тот, – Фрол Дерябин ни у кого никогда милостыню не просил! Вы за границей, на чужбине, учились, науку постигали, вон, позеленели весь… Зато теперь можете болезни понимать! За это полагается платить… Мы тут не дикари какие, знаем и понимаем, что к чему!

– Хорошо-хорошо, – согласился Глеб, чтобы не обидеть хозяина. – Вы заплатите мне, когда девочка поправится.

Тетушки-приживалки, все это время переминавшиеся с ноги на ногу в дверях, не вытерпели и просунулись в комнату. Шепотом, но взахлеб и наперебой они принялись просвещать молодого человека насчет московских докторов, которых знали наперечет. Имена Гильтебрандта, Маркуса, Штольца и Гааза так и сыпались из их увядших уст, причем почти без искажений, из чего можно было сделать вывод, что уважение этих дам к светилам медицины весьма высоко. Последний из упомянутых, доктор Гааз, чье имя у всех москвичей было на слуху, не так давно стал заведовать тюремными больницами. Тетушки сокрушались о том, что приемов гражданских лиц он больше не ведет. Глеб был удивлен, узнав, что в Москве работает столько замечательных докторов и открыто такое количество больниц. «Голицынская, Екатерининская, Александровская, Мещанская»… – приживалки Дерябина продолжали сыпать названиями с таким азартом и знанием дела, будто во всех этих больницах им случилось полечиться и обо всех они сохранили теплые воспоминания. «Куда же мне податься?» – раздумывал молодой доктор.