Они проспали почти сутки и только на третий день по приезде выбрались в город. Прогулялись пешком до Красной площади, а оттуда, наняв экипаж, проехали по бульварам и остановились у Новодевичьего монастыря. Впервые за семнадцать лет Елена посетила могилы родителей и была крайне удивлена тем, что надгробия находились в прекрасном состоянии. Она-то думала, что найдет их заросшими мхом и крапивой, совершенно заброшенными. Напротив, отполированные гранитные плиты блестели, как новые, трава вокруг них была прополота, а на могилах отца и матери лежали букеты увядших цветов. «На днях была очередная годовщина их смерти, – размышляла виконтесса. – Кто же принес сюда эти цветы? Не дядюшка ведь, в самом деле?!» Других родственников у нее не осталось, и Елена терялась в догадках.
– Смотри, здесь написано твое имя! – в изумлении воскликнула Майтрейи, указав пальцем на могильную плиту.
– Там лежит моя нянька Василиса, – спокойно ответила виконтесса. – После пожара ее по ошибке приняли за меня и похоронили рядом с родителями. Так я перестала существовать для мира живых, и мне пришлось родиться заново, с новым именем.
Елена говорила почти шутливо, но в ее голосе слышалась глубоко спрятанная горечь. Майтрейи жадно внимала этому очередному откровению своей покровительницы и подруги, сдвинув тонкие, прелестно очерченные брови, и ее смуглое лицо слегка бледнело от волнения. С тех пор как они пересекли границу Российской империи, принцесса узнавала много нового о своей наставнице. И хотя виконтесса рассказывала далеко не все и старалась быть очень осторожной, ее прошлое было так печально, что рассказы эти всякий раз глубоко ранили сердце Майтрейи. Девушка молча изумлялась тому, насколько скрытной и загадочной оказалась Елена, которую она с детства считала самым близким человеком, с которой привыкла делиться сокровенными тайнами и желаниями. В детстве не было у Майтрейи такого секрета, который оставался бы неизвестен Елене долее минуты. Но теперь Майтрейи начинала взрослеть и понимать, что человеческое сердце глубоко и в нем есть такие пропасти, о которых другому человеку, будь он даже близким и любимым, ничего не дано знать.
Посетив кладбище, они вернулись домой, и виконтесса, осмотрев свое новое жилище, снова, как и в Петербурге, осталась очень недовольна выбором Алларзона. В прошлый раз она разбранила только его вульгарный вкус, хотя снятый им в Петербурге особняк был устроен с полным комфортом. Сейчас она находила, что дом вовсе непригоден для жилья. Правда, высказать свои претензии нынче было некому…
Дом, который снял для нее знаменитый парижский сыщик, снаружи выглядел совершенно невинно. Это был типичнейший московский особняк, притаившийся в одном из переулков, в один этаж, с небольшим мезонином, оштукатуренный и окрашенный в желтый цвет, с плоскими полуколоннами по фасаду. Вход в него был со двора, совсем крошечного, где едва помещался один экипаж. Все было довольно скромно и вполне привлекательно, учитывая цену, за которую предприимчивый Алларзон снял жилье. Сюрпризы, и неприятные, начинались внутри.