Тут японец достал грязную, замусоленную тетрадь и принялся строчить в ней научные закорюки, а Лиззи всячески подливала кофию почтенному господину.

Господин Тоорстейн старался поймать Лиззи за ушко и особо не смотрел ни на кошку, ни на кролика, который, прочим, лежал в клетке без движения, а Шамайка облизывала его. В какой-то момент взор господина Тоорстейна прояснился, он присмотрелся к кролику.

— Кролик-то, — сказал он, — кажись, тоже издох. Попробуйте у него пульс.

Кролик устал быть экспонатом и членом редчайшего сожительства. Он тихо, по-кроличьи, скончался. Шамайка окончательно осиротела.

— Сдирай, Джим, афиши, — сказала Лиззи. — Кончилось счастливое сожительство.

— Зато наше ещё продолжается, — шутил японец, хлопая Лиззи по костлявой спине. — Мы ещё будем ездить в собственной карете.

— Откуда же ты её возьмёшь?

— Я говорю вам: эта кошка — золото. Она пахнет долларами. На счастливом сожительстве мы заработали кучу долларов и ещё добавим. Мы вырастим эту кошку на мех, а потом продадим. Вот тебе и собственная карета, ха!

— Не знаю, хватит ли этих денег на одно колесо, — сомневалась Лиззи. — Да и кому нужен мех с блохами? Надо вычесать блох.

— Ты шутишь, Лиззи! — смеялся японец. — Всё мною продумано, всё учтено. А ну-ка, Джим, разогрей-ка немного жиру гремучих змей! Прекрасное средство от блох.

И Джим разогрел на своей дурацкой печке банку варева, и вонь в лавке поднялась такая, что Лиззи сморщила нос, позеленела и, сказавши: «Мне дю-у-урно», убралась в спальню.

— Это большая вонь, сэр, — задумчиво говорил Джим, помешивая палочкой в банке. — Очень большая вонь, сэр. В прошлый раз, когда мы грели этот жир для меха лисицы, сдохли два кенара.

— Главное, что издохли блохи, — смеялся японец. — А мне, например, этот запах ни капли не воняет. Мне этот запах нравится — как-то легче дышать.

И тут они достали королевскую трущобницу из клетки и принялись её мазать жиром гремучих змей.

О, как она брыкалась, лягалась и кусалась! Как она верещала, рычала и вопила!

Потом её купали в тазу с горячей водой, вонь от жира гремучих змей смешалась с мыльным паром, и продолжались вопли и муки Шамайки.

Потом Джим подкинул в печурку расколотых ящиков, и клетку с Шамайкой подвинули поближе к печке. Приятнейший охватил её жар, добродушное тепло распушило шерсть ласково и необыкновенно.

— Чудо! — сказал японец и отчего-то опечалился и задумчиво глядел на кошку, и Джим пригорюнился, и так долго они сидели, грелись и любовались кошкой, которая блестела и переливалась серым и перламутровым.

— Серый барс с голубыми глазами, — вспомнил Джим.

— Лиззи! — крикнул японец. — Ты посмотри, какое чудо! Серая барсиха!

— Действительно, странное явление, — сказала Лиззи, взглянув на кошку. — Вон чего может наделать жир гремучих змей! Хочу только тебе сказать: чтобы выращивать кошек на мех, мало одной этой барсихи. Нужен хотя бы десяток.

— Потрясающая голова! — сказал японец. — Невиданная голова с самыми свежими мозгами, какие только есть на земле. Скажи-ка, моя милая, ну откуда у тебя такие свежие мозги, а?