– А у ребят возникнет неизменное желание учиться?

– Видите, в чем дело, дорогие товарищи, если сегодня школьник не хочет учиться, то это вина школы, а не его. Вы думаете, он сейчас не знает, что учиться надо? Знает. Другое дело, он не понимает, зачем его учат именно ботанике, а не вождению автомашины.

– А сами ребята изменятся?

– Изменятся ли они… Да, конечно. Какие-то перемены произойдут. Потому что исчезнут одни проблемы – появятся новые.

– Какие исчезнут?

– Например, я точно уверен, не будет «проблемы» длины волос и юбок. Это я, как фантаст, могу вам гарантировать.

– Аркадий Натанович, что вы хотите пожелать ребятам на будущее?

– Что я могу сказать с высоты своих пятидесяти лет?.. Скромность. Выдержка. Терпеливость. Но это только советы…

– Простите, Аркадий Натанович, у нас кончается диктофонная пленка. А мы хотели бы задать вам еще один вопрос. Ведь в самом вашем сотрудничестве с братом есть что-то от будущего. Как можно обдумывать грядущие книги на расстоянии?

– Очень просто. Нужно только…

На этом запись нашего разговора обрывается.

И еще шесть «жгучих» вопросов.

– Хорошо ли быть на кого-нибудь похожим?

– Хорошо. Но нужно привносить свое, неповторимое. В юности хотел быть похожим одновременно на капитана Немо и Дон-Кихота. Один был таинственным, другой – добрым. Но главное – оба стремились к справедливости.

– Во что надо верить?

– Нужно знать, а не верить. А если верить, то в то, что справедливость восторжествует.

– Какой должна быть жизнь в шестнадцать: «в себе» или «из себя»?

– Что можно отдать в шестнадцать лет? Наверно, только добро. А копить все.

– Опасна ли в шестнадцать лет «вещная» болезнь?

– Это смертельная опасность даже в шестьдесят. Наша цивилизация создает новые потребности, которые человеку не только не нужны, но и вредны. Например, барахло всякое.

– Можно ли вмешиваться в жизнь взрослых?

– Можно. Но вмешательство некомпетентно.

– Можно ли мечтать о собственном памятнике?

– А почему нет? Если помогает работать – можно. А если не помогает, то лучше не стоит.

Как литератор-практик я более всего интересуюсь следующим аспектом НТР: привнесла ли она в наш пестрый и сложный мир какие-либо новые объекты отражения? Позволю себе обратить ваше внимание на некое весьма существенное следствие этого небывалого в истории человечества процесса – на появление новых типов массового человека.

Прежде всего это массовый научный работник. Напоминаю, что только в нашей стране численность работников, непосредственно занятых научной деятельностью, перевалила за миллион человек. Я помню те времена (термина НТР еще не существовало), когда многие с надеждой взирали на растущее племя «паучников», племя умных, умелых, целеустремленных людей. Но, как часто бывает, увеличение количества привело к снижению качества. И ныне в миллионном научном работнике обнаружились все те же недостатки, которые по-человечески свойственны всем другим общественным прослойкам. В их среде, помимо передовых, беззаветно преданных делу первооткрывателей, оказались и лентяи, и халтурщики, и бюрократы, и в этом смысле литератор, который ставит перед собой такую частную цель, как отображение наиболее типических характеров и наиболее типических конфликтов именно в этой среде, ничего принципиально нового не откроет. Другое дело, конечно, что массовый научный работник, как и всякий иной массовый работник, развивается и прогрессирует вместе с обществом, но именно – как и всякий иной. Нам представляется, что отпечаток, накладываемый на его личность спецификой условий научной работы, прекрасно соизмерим формирующим влиянием, скажем, обстановки крупного промышленного предприятия на личность квалифицированного рабочего. Итак, появление массового «научника» – фактор большого социального значения, однако для наших целей этот фактор, по-видимому, значит не очень много.