Жуткие желтые штаны скрипели и крутились, пока она, поддерживая их на талии, пробиралась обратно к Уилки. Он хрюкнул от смеха и заявил, что вид у нее бесформенный и вообще ужасный и что нет лучше маскировки, чем мотоциклетный костюм не по размеру.

Когда они наконец въехали в Скарборо, ей все равно было страшно холодно, а спину свело дугой, которую еще предстояло как-то разогнуть. Уилки с ревом летел по эспланаде, переключая скорости, дергая мотоцикл, а за парапетом неподвижно чернело море. На нем возникали и пропадали белые барашки, светлые линии тянулись от причальной стенки, от лодок, находившихся дальше в море, и совсем издали от маяка. У Фредерики сердце взлетело, как всякий раз, когда она видела море. «Так будет и дальше, всегда», – подумала она, потому что ей было всего лишь восемнадцать лет, и она, как и Дэниел, не была пророком. Уилки подъехал прямиком к «Гранд-отелю» и остановился.

– Чем больше отель, тем больше анонимности, никто к тебе не лезет, что мне лично нравится, – сказал он. – Ты побудь тут и постарайся снять эти жуткие штаны, а то по лестнице тебе не взобраться. Надеюсь, ты натянула их поверх юбки? А я пойду узнаю насчет номеров. Или номера. – Вскоре Уилки вернулся и сказал, что забронировал номер. Он с трудом снял с пальца небольшое кольцо-печатку и протянул ей. – Вот, надень и разверни печаткой внутрь, раньше у меня этот фокус проходил.

Прихрамывая, она прошла за ним в вестибюль. В регистрационной книге он записал: «Мистер и миссис Эдмунд Уилки, Кембридж». Фредерика с рюкзаком на спине чувствовала, что мало похожа на «миссис», но носильщики были весьма вежливы, они даже улыбались и кланялись, открывая дверь лифта, а потом и номера. И вот они уже оказались в комнате с высоким потолком, с красно-золотыми парчовыми занавесками, с изогнутым туалетным столиком и мягким, гасящим шаги ковром. Была, конечно, большая кровать под кружевным покрывалом, с лампами на прикроватных столиках и кнопками вызова горничной. Уилки гремел шлемами, как кокосовыми скорлупками, и даже не пытался к ней прикоснуться. Он сказал, что ей неплохо бы принять горячую ванну и слегка подкраситься, чтобы меньше походить на убежавшую из дома школьницу. Фредерика послушалась. Уилки повел ее ужинать. Гостиничный ресторан был весь красный, кремовый и золотой, с хрустальными люстрами, с салфетками плотной белой камки и тяжелым столовым серебром. Уилки получше вгляделся ей в лицо и рассмеялся:

– Вот это боевая раскраска. Ты роскошная женщина, Фредерика. Не для нас, эстетов, а для господ йоркширских промышленников, отдыхающих тут с женами или секретаршами. В меню выбирай что хочешь, в пределах разумного. Я сегодня богат и рассчитываю еще подзаработать, выступая на радио.

– На радио?

– Да. Во-первых, интервью о том моем забавном эксперименте с разноцветными очками: он дал кое-какие результаты, а во-вторых, я играю в радиоспектакле общества Марлоу. Как видишь, будущее мое пока многолико: я наступаю по всем фронтам. Хотя я, может быть, брошу Кембридж, если не уговорю мою девушку переехать. Я что-то перестал видеть смысл в дипломе.