Но было и нечто большее, чем мусульманская смиренность перед данным свыше и незыблемым, как казалось, миропорядком. В отличие от Чечни, которую русские воевали пятьдесят лет, и других северокавказских республик, присоединившихся к России скорее вынужденно, чем добровольно, вхождение Северной Осетии в состав Российской империи в 1774 году было желанным актом воссоединения с братьями по вере и происхождению. Приняв республику под свое крыло, державный царский орел защитил ее от иноземных нашествий со стороны Турции и Крымского ханства и от набегов немирных кавказских соседей. Память об этом глубоко укоренилась в сознании осетин, традиционное уважение к Российской империи перенеслось на СССР и на советскую власть со всеми ее институтами. В то время как в самой России только ленивый не издевался над кремлевскими старперами и не поносил советскую власть, виня ее во всех своих неудачах, в Осетии на эти темы было наложено табу. Из этого наблюдения никаких практических выводов Тимур не сделал, о чем горько пожалел после окончания института.

Распределили его на крупный авторемонтный завод помощником сменного мастера. Через полгода, оценив знания, дисциплинированность и исполнительность молодого специалиста, перевели в сменные мастера. И тут Тимур, успевший осмотреться, понял, что на этом карьера его надолго затормозилась. В Норильске грамотные инженеры, если не очень пьющие, через пять лет становились начальниками крупных цехов, а через десять — главными металлургами и главными инженерами заводов независимо от того, беспартийные они или члены КПСС. Во Владикавказе потолком для беспартийного была должность начальника цеха лет через десять безупречной работы. Главным инженером без партбилета стать было вообще невозможно, будь ты семи пядей во лбу, а директорами заводов назначались лишь секретари райкомов и заведующие отделами или инструкторы обкома партии.

Тимур растерялся. Не то чтобы он был честолюбив, совсем не честолюбив. В институте довольствовался положением на вторых ролях. Без него не обходились ни турпоход в горы, ни шефская помощь колхозникам, он заботился о транспорте и ночлеге, доставал спальники, реквизит для команды КВН, но предпочитал оставаться в тени. В факультетском бюро отвечал за культмассовый сектор и решительно отказался, когда на четвертом курсе ему предложили стать освобожденным секретарем институтского комитета комсомола, что подразумевало обязательное вступление в партию. Узнав об этом, Алихан неодобрительно покачал головой:

— Не въезжаешь. Никак не хочешь понять, что живешь в Осетии, а не в России. Здесь играют по своим правилам. Ты что, диссидент? У тебя принципиальные разногласия с советской властью?

Никаким диссидентом Тимур не был, а отказ возглавить комитет комсомола объяснял нежеланием взваливать на себя кучу обязанностей, которые не оставят времени для учебы.

— Ты делаешь ошибку, — предупредил Алихан.

Тимур беспечно отмахнулся, и лишь теперь понял, какого свалял дурака. Дело было не в должностях, угнетала перспектива неизвестно сколько жить от аванса до получки на жалкую инженерскую зарплату плюс копеечные премии раз в квартал, на которые одному-то не разгуляться, а про семью и говорить нечего. Никаких конкретных планов насчет женитьбы у него не было, только какой же ты мужчина, если не можешь содержать семью? Но поезд ушел. Вступить в партию на заводе было делом таким же бесперспективным, как стоять в общей очереди на «Жигули»: на десять рабочих принимали только одного инженера.