И вновь мысли стареющего правителя Ковчега вернулись к его собственному обряду. Как пережил ту боль нанесения первого узора, он и сам не знает, но стоило лишь раз вскрикнуть, как его тут же принесли бы в жертву Гурду Великому, как недостойного носить его знак. Впоследствии этих узоров на тело правителя нанесено было великое множество, но черного цвета знаки несравнимы по болевым ощущениям с пурпурным. Редко Гурд указывал на юношу при обряде, но еще реже оставалось выживших после него. Тот день Лексию не забыть никогда при всем своем желании.

Калину виделись кошмары – бред, перемешанный с явью. Хотелось кричать, но все происходило как во сне, когда бежишь, а ноги ватные, кричишь во все горло, а на самом деле лишь стонешь еле слышно. Вот и сейчас с его губ срывался слабый стон. Закончив работу, Шаман налил в пиалу отвара и напоил им мальчика. Спустя пару минут Калин начал приходить в себя. Во рту он чувствовал противный горький вяжущий привкус, левое плечо болело, словно при переломе, а кожа просто пылала огнем. Калин скривился от боли и попытался сесть более ровно, оторвав спину от ложа. Скосив вниз глаза, он рассматривал фиолетового «кракена» на своей груди.

– Нравится? – поинтересовался шаман совершенно иным, совсем не хриплым голосом. Калину показалось, что теперь перед ним не сухой старик, как он мысленно представлял себе колдуна без маски, а средних лет мужчина. – Теперь каждое твое достижение или победа будут отмечаться на теле новым рисунком. Все твои свершения, жизненные события, радости или горе на века останутся в истории для потомков, если конечно ты удостоишься такой чести.

Калин вскинул бровь.

– С меня что, шкуру потом снимут и на стенку приколотят?

– Если заслужишь. Поднимайся. Вот твоя кровь, – вынув из-под ритуального ложа глиняную посудину, шаман всунул ее в руки Калина.

Калин заглянул внутрь. Темная жидкость слегка переливалась перламутром.

– Это точно кровь? – с подозрением взглянув более пристально, прищурил он глаз и даже принюхался. – И что мне делать с ней?

– В святилище сходишь потом и дар предку, чей знак на тебе, преподнесешь. Иди к родичу своему, он все расскажет, как делать надо.

Калин направился к Хузару, а шаман – к вождю. Они беседовали довольно долго, но очень тихо, и мальчик, ничего не расслышал из того разговора. Понятно же, что речь о нем, и от этого желание знать давило душу. Неизвестность нервировала. Пугала. Злила.

Пока Калин напрягал уши, пытаясь разобрать, о чем говорит вождь с «Длинным», Хузар рассказывал про то, как с достойных воинов снимают кожу, выделывают ее и хранят в святилище. Там же хранятся и их черепа, которые впоследствии используют при различных ритуалах, а по узорам читают о жизни Великих. Каждый житель Ковчега мечтает попасть после смерти в святилище, но удается это мало кому. Все это Калин слушал так, в пол-уха, больше переживая не о далеком будущем и своей изукрашенной шкуре, приколоченной к стене, а о дне сегодняшнем и о планах вождя на его счет. Тарна, судя по ее виду, тоже была вся во внимании, но ей, в отличие от Калина, беседа та была вполне слышна.