Заграждение всё ближе: пятнадцать футов, десять, пять...

«Это конец. Мы погибли».

Из-за спины раздаётся голос Алекса, ясный, сильный и, как ни странно, совершенно спокойный. Я даже не уверена, говорит ли он на самом деле, или это я только воображаю, что он произносит мне прямо в ухо: «Прыгай! Со мной вместе! Давай!»

Я бросаю рукоятки руля и скатываюсь с мотоцикла, а тот продолжает нестись к ограде. Боль пронизывает каждую частичку моего тела, кости отрываются от мышц, мышцы отрываются от кожи, пока я качусь по острым осколкам камня, отплёвываясь, задыхаясь, кашляя, борясь за каждый вздох. На целую секунду мир становится чёрным.

А в следующую расцвечивается взрывом огненных красок. Мотоцикл врезается в заграждение, и в воздухе раздаётся громовой разрыв. Вверх взмётывается пламя, огромные языки взвиваются к светлеющему небу. На миг ограда издаёт тонкий, визгливый звук и затихает. Она мертва. Нет сомнений — удар закоротил её.

Это и есть мой шанс!

Откуда-то у меня берутся силы, и я ползу к ограде на четвереньках, отхаркиваясь и отплёвываясь, сблёвывая противную, сухую пыль. Где-то позади слышны крики, но они доносятся словно сквозь толстый слой воды. Я бросаюсь на ограду и толкаю себя вверх, дюйм за дюймом. Двигаюсь так быстро, как только могу, и всё равно кажется, будто еле ползу. Алекс действительно у меня за спиной, потому что я слышу его голос: «Давай, Лина, быстрей!» Этот голос даёт мне силы и помогает каким-то чудом достичь верха ограды; я перебираюсь через колючую проволоку — как учил Алекс — и вот я уже на другой стороне; просто отпускаю руки и падаю с высоты двадцати футов, тяжело валюсь на траву в полубессознательном состоянии. Боли столько, что тело отказывается воспринимать её. Всего несколько шагов — и меня поглотят Дебри; я скроюсь за непроходимым щитом переплетающихся ветвей, плюща и теней. Жду, когда Алекс спрыгнет с ограды.

Но его нет.

Тогда я делаю то, чего поклялась не делать. Под влиянием паники ко мне внезапно возвращаются все мои силы. Я поднимаюсь на ноги, и в этот момент гудение в ограде возобновляется.

И я оборачиваюсь и смотрю назад.

Алекс по-прежнему стоит по другую сторону заграждения, за искрящейся завесой дыма и огня. С того момента, как мы оба спрыгнули с мотоцикла, он не сдвинулся с места ни на дюйм. Даже и не пытался этого сделать.

Причуды сознания: в эту минуту я вспоминаю, как месяцы назад, на моей первой Аттестации, у меня спросили о «Ромео и Джульетте», а я ничего другого не могла сказать, кроме: «Она такая красивая». Я хотела что-то объяснить, что-то о самопожертвовании...

Рубашка у Алекса вся красная. На короткую долю секунды я думаю, что, наверно, это рассвет окрашивает её в такой цвет, но тут же понимаю, что она вся пропитана кровью: кровь сочится из раны на груди — так из маленького светлого пятнышка на горизонте сочится в мир новый день. Позади Алекса — целая армия насекомоподобных людей; все несутся к нему, наставив на него оружие. Пограничники тоже налетают с двух сторон, словно хотят разорвать его пополам. С вертолёта прямо на него бьёт луч прожектора. Алекс стоит — бледный, безмолвный, недвижный посреди круга света, и я думаю, что никогда ничего в своей жизни не видела прекраснее.