Затем, вскочив, прикрыла дверь своего (своего!) кабинета и минут двадцать, пока комнаты оживали голосами моих появляющихся подчиненных, в нервном напряжении болталась по комнате, касаясь руками предметов на столе, ручек шкафа, листьев полудохлого фикуса и поглядывая в окно, из которого прочитывался огромный рекламный щит: «Двойная запись — принцип бухучета!» — у «Гастронома» на углу…

…Наконец, снова воссев в ортопедическом кресле, положила перед собой полный список сотрудников департамента и вытащила из сумки пудреницу, в зеркале которой отразилось мое строгое начальственное лицо. Я запудрила тени под глазами, еще раз проглядела список — первой значилась Маша Аничкова, секретарь; против ее фамилии стоял мой приговор «уволить на хрен!!!», набрала номер соседней комнаты, где сидели трое — Маша, Костян (мужик на хозяйстве) и Женя (сайт и база данных), и сухо, негромко сказала в трубку:

— Маша, будьте любезны, зайдите.

Она вошла и села. Было в ней что-то худосочное, нерешительное, жалкое. Бледная немочь, подумала я брезгливо, бледная немочь, а не секретарь департамента. Найму огонь-девку, чтоб щебетала, хватала намеки на лету, делала три дела зараз и вертела задом на все стороны.

— Если не ошибаюсь, вы, как секретарь, должны ввести меня в курс дел, — сказала я.

Она мгновенно как-то изжелта побледнела, тихо и тупо переспросила:

— Чего эт еще?..

И стала медленно валиться набок, сосредоточенно гладя перед собой. Я вскрикнула, вскочила, обежала стол и успела подхватить ее голову прежде, чем та стукнулась об пол.

Дверь распахнулась, влетели Женя и высокий, размашистый, сразу заполнивший весь кабинет, парень, — наверное, Костян. Деловито приговаривая: «спокойненько-спокойненько-спокойненько…» он подхватил Машу под мышки, Женя подняла ее ноги, и мы застряли так в дверях.

— Какого чер-р-рта нет дивана?! — прорычала я.

— Ничего-ничего-ничего… — скороговоркой сказал Костян, — вот, давайте, мы так ее, вот так посадим, а я ей в физиономию плюну… Она сейчас придет в себя, не беспокойтесь… — набрал полный рот воды из пластиковой бутылки на столе и мощно прыснул Маше в лицо. Та вздрогнула и поникла…

— Понимаете… — шепотом сказала Женя, — это вечный недосып…

— Почему — недосып?

— Маша с мамой живет, та очень больна, онкология… химия, то, се… Еще она в университете на вечернем… И последнюю неделю страшно боялась.

— Чего боялась?

— Вас… — сказала Женя, потупившись… — Боялась, что вы ее уволите. А она кормилец семьи.

— Что за глупости! — рявкнула я. — Что за бредовые фантазии?

Маша между тем совсем очнулась и беззвучно заплакала… На этом кончилось мое им «выканье». Надо было как-то управляться с этими детьми.

Я наклонилась к своему секретарю и сказала строго:

— Маша! Сейчас домой, спать. Завтра научишь меня, к кому здесь обращаться, чтобы купили диван.

В эту минуту позвонили. Я, еще не привыкнув к своему начальственному статусу, сняла трубку сама.

— …и только попробуй бросить телефон!!! — заорали мне в ухо. — Я те брошу!!

— Что… что за странный тон, простите?

— Я те сейчас покажу «тон»! Издеваешься, сволочь?!