Обезглавленная корова стояла и качалась, из шеи толстой струей била кровь.

– Это тебе, Тенгри, тебе! – кричал сотник, подняв лицо к темному небу.

Туша повалилась, и он схватил следующую телку.

– А это, Эрлэг, тебе! Пей кровь, не жалко, только отпусти Звездуху.

– Гуай, тебя зовут! – дернули Манула за рукав.

Русская девка, рабыня повивальной бабки, с ужасом смотрела на его забрызганное кровью платье.

Побоявшись спросить, зачем зовут, весь обмякнув, Манул безвольно пошел.

В юрте было тихо.

Звездуха сидела на войлоке, голая по пояс. Ее голова, наполовину обритая, как положено замужней женщине, была наклонена. К белой груди она прижимала маленькое красное тельце. Ребенок показался Манулу похожим на алый мак, какие растут в мае над быстрым Орхоном.

Жена встрепенулась – увидела, что он здесь.

– Прости меня, – сказала. – Это дочка. Ты хотел сына.

– Дочка еще лучше. – Он опустился на колени и убедился: да, будто только что распустившийся маковый бутон.

– Ее имя будет Цветок.

– Цэцэг? – повторила Звездуха. Она пока знала не так много монгольских слов.

– Цветок, – перевел он на тюркский. – Это наш с тобой цветок. Я посадил семя, ты дала ему жизнь. А растить будем вместе.

На лбу у малютки было коричневое пятнышко – как у матери. От досады Манул хлопнул себя по щеке. Как можно было забыть?

– Я привез тебе подарок.

Он сунул руку за пазуху и достал жемчужную сетку, которой Звездуха прикрывала лоб, когда он увидел ее в первый раз.

– Откуда?! – ахнула она. – Господи…

Слезы так и хлынули.

Жемчужную сетку Манул выменял у больного сотника – обратно на коня, полученного год назад. Элбэнху скоро помирать, а положить с собой в могилу хорошего коня всякому приятно. Бедняга так обрадовался, что дал в придачу кобылу – паршивую, но и на том спасибо.

– Возьми ребенка, не бойся, – велела Звездуха.

Очень осторожно, вытянутыми руками, Манул поднял дочку. Та сердито хмурилась, но не плакала.

Манул вспотел от напряжения, боясь, что сожмет чересчур сильно, но еще больше – что ослабит хватку и ребенок выпадет.

– Наверно скоро придет приказ выступать в поход. Вот выпадет снег, замерзнут реки с болотами, и мы пойдем к Западному океану, – сказал он по-монгольски, чтоб девочка услышала голос отца. – Не знаю, сколько у нас с тобой дней. Но каждый день, пока не приедет гонец, я буду любоваться тобой, как цветком. Я подарю Тенгри еще три коровы, чтобы снег выпал нескоро.

Кажется, он все-таки сжал пальцы сильнее нужного – дочка разинула ротик и запищала.

Первого снега ждали очень долго, и все же он застал врасплох, навалился, как ночной тать, зарезал без ножа.

С вечера сторожили у дороги, не проедет ли хороший обоз. Обозов-то шло много, татарам отовсюду везли дань, но хороших не было уже три ночи. Хороший обоз – тот, что без охраны. Если же повозки сопровождал хотя бы один всадник в малахае, на уродливой мохнатой лошаденке, трогать нельзя. Все знают: за своего убитого татары отомстят, из-под земли достанут.

И вот на четвертую ночь наконец повезло – так показалось вначале. Ехали три доверху груженных воза, рядом ни одного конного.