И мать Малеки ему верит. Он ведь был к ней так добр. А вот сама Малеки этому Аджале не доверяет. И никогда не доверяла. Но что она может сделать в одиночку? Разве может она, девчонка, остановить этих торговцев детьми? Разве может она остановить харматтан, каждый год приносящий сюда свой страшный урожай красной пыли? «Что же я все-таки могу? — спрашивает она у дороги. — Что я могу сделать, чтобы отвоевать своих братьев?»
Ответ на этот вопрос она получает в тот же вечер, когда стоит одна на обочине, освещенная яркой луной. Уже почти ночь, но дорога еще совсем теплая, точно бок большого зверя, и от нее пахнет пылью, бензином и ножным потом, ибо ее покрытие каждый день утрамбовывает множество босых ног. Возможно, сама дорога решила ответить на молитву Малеки, а может, девушку услышал какой-то другой бог, но сегодня ночью только для Малеки дорога рассказывает совсем другую, пока еще неизвестную ей историю и поет другую песнь, песнь одиночества, печали и предательства. Она поет о больных детях, брошенных умирать по пути в Нигерию, о девочках, проданных туда, чтобы они занимались проституцией, о рухнувших надеждах, о насилии и болезнях, о голоде и СПИДе. Она поет о разочаровании. А еще она поет о двух мальчиках с ритуальными опознавательными шрамами на щеках, свидетельствующими о том, что они родились в деревне Кассена. Тела этих мальчиков покрыты задубевшей от пота коркой красной пыли. Они возвращаются домой по Великой Северной Дороге, но у них нет ни гроша, и они давно уже голодают, они тяжко больны после двух долгих лет, проведенных в Нигерии, куда их продали по цене обыкновенного велосипеда. Там им приходилось работать в полях по четырнадцать часов в день, но они все еще живы. «Да, они все еще живы и возвращаются домой!» — думает Малеки. Эта новая громкая песнь дороги звучит в унисон с бешеным стуком ее сердечка, и Малеки, стоя на обочине, начинает вдруг пританцовывать, ноги ее топчутся в пыли, тело извивается и покачивается в такт пению, и ей кажется, что в эти мгновения она слышит голоса всех детей, что исчезли из этих мест, и голоса их сливаются с голосом дороги, и теперь эта песня звучит так громко, что на нее нельзя не обратить внимания.
И Малеки вдруг понимает, что она должна сделать и как ей бороться с ловцами детей. Пока это только начало, но все-таки начало уже положено — семя брошено в добрую почву, и из него вырастет могучее дерево, а дерево породит целый лес, который встанет стеной и сможет защитить даже от безжалостного харматтана…
Не сегодня, конечно. И не в этом году. Но, может быть, еще при жизни Малеки…
Вот что действительно стоило бы увидеть.
Бредя тем вечером домой — мимо костров, мимо хижины вождя, мимо маисового поля, мимо пузатых курятников, — Малеки сперва подходит к насосу у колодца и тщательно смывает пыль с лица, потом она идет в хижину и съедает свой ужин, оставленный матерью на столе, — комок холодной маисовой каши, который запивает водой из пустотелой тыквы-горлянки, потом она достает и раскладывает на постели свою старую школьную форму — белую блузочку, юбочку цвета хаки и поношенные старые футбольные бутсы, в которые она пока еще влезает. Приготовив себе одежду на завтра, она расстилает постель, ложится и слушает звуки ночи, думая о