Скомлик медленно обернулся, потом мгновенно выхватил нож и с размахом вбил его слуге в горло. Слуга взвизгнул и повалился на землю.

— Я ничего не забываю, — холодно сказал ловчий. — Ну таперича мы уж тута токмо одни свои. Свидетелев нету, да и голов для дележки награды не больно много. По коням, парни, в Амарильо! Впереду еще добрый шмат пути, тянуть нечего!

Выехав из темной и влажной буковины, они обнаружили у подножия горы деревушку — несколько крыш внутри кольца из низкого частокола, огораживающего излучину небольшой речки.

Ветер принес запах дыма. Цири пошевелила занемевшими пальцами рук, притянутых ремнями к луке седла. Вся она вконец одеревенела, ягодицы болели немилосердно, докучал полный пузырь. Она не слезала с седла с восхода солнца. Ночью не передохнула, потому что ее руки привязали к рукам лежавших по обе стороны ловчих. На каждое ее движение ловчие отвечали руганью и обещаниями поколотить.

— Деревня, — сказал один.

— Ага, — ответил Скомлик.

Они спустились с горы, копыта лошадей захрустели по высоким, спаленным солнцем травам. Вскоре вышли на покрытую выбоинами дорогу, ведущую прямо к деревне, к деревянному мостику и воротам в частоколе.

Скомлик остановил коня, приподнялся на стременах.

— Што за деревня? Никогда тута не бывал. Ремиз, знашь это место?

— Ране, — сказал Ремиз, — деревню звали Бела Речка. Но как начались беспорядки, несколько тутошних пристали к бунтовшшикам, то Варнхагены из Сарды пустили тута красного петуха, людишек перебили альбо погнали в неволю. Таперича одни нильфгаардские поселенцы здеся обретаются, новопоселенцы, стал быть. А деревушку в Глысвен перекрестили. Поселенцы тутошние недобрые, упрямые люди. Говорю — не надыть тута останавливаться. Едем дале.

— Коням передых нужон, — запротестовал один из ловчих. — И еда. Да и у меня кишка кишке кукиш кажет. Што нам новопоселенцы, говно, замухрышки. Махнем им перед носом приказом префекта, префект-та тожить нильфгаардец, как и они. Увидите, в пояс нам поклонятся.

— Ну уж, — буркнул Скомлик, — видал кто нильфгаардца-та, который в пояс кланяется? Ремиз, а корчма какая-никакая есть в энтом Глысвене?

— Есть. Корчму Варнхагены не спалили.

Скомлик обернулся в седле, глянул на Цири.

— Развязать ее надыть. Нельзя, штобы кто узнал… Дайте ей попону. И чего-нить на башку… Эй… Ты куда, девка?

— В кусты надо.

— Я те дам кусты, потаскуха! Садись у дороги! И помни: в деревне ни слова. Думашь, хитра больно? Пикнешь токо, так горло перережу. Ежели я за тебя флоренов не получу, никто не получит.

Подъехали шагом, конские копыта застучали по мостику. Из-за частокола тут же выглянули поселенцы, вооруженные копьями.

— Сторожат у ворот-та, — буркнул Ремиз. — Антересно, чего ради?

— Ага, — буркнул Скомлик, приподнимаясь на стременах. — Ворота стерегут, а от мельницы частокол развален, возом можно проехать…

Подъехали ближе, остановили лошадей.

— Мир вам, хозяева! — крикнул весело, хоть и не совсем натурально Скомлик. — В добрый час!

— Кто такие? — кратко спросил самый высокий из поселенцев.

— Мы, кум, армия, — соврал Скомлик, откинувшись в седле. — На службе его восходительства господина префекта в Амарильо.