Вот так выглядели для Маркса те, кто намеревался свести всех нас к совершенно одинаковому уровню. Столь же глубокомысленными были для него те, кто там, где он видел людей, не могли усмотреть ничего, кроме рабочих. Равенство при социализме не означает, что все мы станем полностью одинаковыми; абсурдно предполагать, что такое вообще когда-либо было (это все равно как если бы Маркс взялся утверждать, что он получил лучшее воспитание, чем герцог Веллингтон). Не означает оно и того, что каждый будет получать в точности одинаковый объем богатства и ресурсов.
Подлинное равенство означает не равномерное обеспечение всех, но равную заботу об удовлетворении разных потребностей каждого. Именно такую форму общества предвидел Маркс.
Несмотря на общую основу человеческих потребностей, нужды одного конкретного человека не во всем совпадают с нуждами другого, так что у вас не получится мерить их всех одним аршином. Для Маркса каждый человек должен иметь равное право на самореализацию и на активное участие в формировании условий общественной жизни. Тем самым барьеры неравенства будут разрушены, но главным результатом этого станет обеспечение каждому человеку возможности максимально полно развернуть свой потенциал как уникальной личности, коими мы все и являемся. В конечном счете для Маркса равенство существует ради различий. Социализм не имеет ничего общего с желанием одеть всех в одинаковые комбинезоны, зато потребительский капитализм действительно не прочь нарядить своих граждан в униформу, известную как спортивный или тренировочный костюм.
По мнению Маркса, это позволит социализму создать общественную систему гораздо более плюралистичную, чем все известные нам до сих пор. В классовом обществе свободное развитие немногих достигается за счет блокирования возможностей большинства, жизнь которого тем самым обрекается на бесконечное воспроизведение крайне ограниченного набора сценариев. Коммунизм же именно за счет поощрения каждого к развитию его индивидуальных способностей и талантов будет несравненно более многослойным, разнообразным и непредсказуемым. Он будет гораздо больше похож на произведение модернизма, чем реализма. Критики Маркса могут третировать это как сказку. Но они не могут в то же самое время утверждать, будто Марксу больше нравился общественный строй, похожий на «1984» Джорджа Оруэлла.
Современная эпоха действительно заражена опасной формой утопизма, но имя ей не марксизм. В этом качестве выступает безумная идея, будто единая глобальная система, известная как свободный рынок, способна внедриться в самые различные культуры и экономики и исцелить все их болезни. Поставщики этой тоталитарной фантазии не скрываются в подземных бункерах, подобно покрытым шрамами и язвительно учтивым злодеям из фильмов о Джеймсе Бонде. Их можно увидеть обедающими в первоклассных ресторанах Вашингтона и прогуливающимися в поместьях Сассекса.
Ответ Теодора Адорно на вопрос о том, был ли Маркс утопическим мыслителем, звучит категорично: и да, и нет. Он был, пишет Адорно, противником утопии ради ее реализации.