Внизу вздыхал и ворочался Африкан. Временами над пыльным дощатым полом вставало зыбкое алое сияние — аура чудотворца была настолько обширна, что не помещалась в комнате… Вот и славно. Значит, лярвы из утеплителя сами поразбегутся — ишь, зашуршали, засуетились!..

Если вдуматься, всё складывалось не так уж и плохо… Границу Анчутка пересёк удачно, ночует не где-нибудь в канаве и даже не в шалашике, а под самой что ни на есть настоящей крышей. Что ещё нужно беженцу для счастья!..

Вокруг дома пугливыми ватажками шастали мародёры, лениво шарили карманные фонарики ментов. Когда три местных жителя принялись откреплять наличники, Анчутка хотел их сперва пугнуть, а потом подумал: зачем?.. Всё равно ведь он ночует на этом чердаке первый и последний раз. Пусть тащат…

— Да, правду говорят… — вполголоса сетовал под окном кто-то из жуликов, увязывая снятые резные досочки воедино. — Малые детки — малые бедки, большие дети — большие беды. Вот вырастут — только тогда, пожалуй, и отдохнём…

— Ага… Жди… — уныло отвечали ему. — А вырастут — тоже: то отмазывай, то передачу носи… Слушай, может, ещё перила прихватим?..

Дождавшись, когда калитка за ними закроется, Анчутка распушил плавающий поблизости сгусток положительной энергии и, с удовольствием в него закутавшись, принялся вспоминать, как ловко он сегодня гасил ментам их карманные фонарики… Снаружи накрапывало. Время от времени особо крупная капля срывалась с навеса и звонко падала в погнутую миску.

Внезапно Анчутка ощутил слабенький рывок силовой линии — и насторожился. Вскоре задёргалась другая, третья… Кто-то явно пытался проникнуть на чердак через слуховое окно. Анчутка приоткрыл глаз и слегка повернулся всем тельцем, по-прежнему вися на коготках задних лапок. Опять мародёры, но только на этот раз не люди, а домовые… Гостей было двое: трёхцветный короткошёрстый и тёмно-серый с подпалинками.

— Ну, какая зараза понапутала?.. — обиженно вопрошал короткошёрстый, выбираясь из незримых нитей. Был он невелик ростиком и лопоух. — Нарочно, что ли?..

Серый с подпалинками (тоже плюгавенький, но не до такой степени) разочарованно озирал мохнатое от пыли чердачное чрево.

— Гля-а… — протянул он. — Забрал!.. Куркуль!.. Я думал: забудет… Такой у него здесь визгун жил!.. На три голоса выл в трубе! В терцию, прикинь!..

Короткошёрстый вдруг замер и склонил к пыльному дощатому настилу правый лопушок.

— Слышь, а кто это там внизу? — боязливо спросил он.

Оба прислушались. Внизу заскрипел топчан и послышался особенно тяжёлый вздох Африкана.

— Бомж, наверно… — предположил тот, что покрупнее, с подпалинками. — Как бы его утром крышей не прибило! Может, пугнём?..

Анчутка не выдержал и хмыкнул:

— Ага! Пугни-пугни… Он тебя, пожалуй, так пугнёт, что не зарадуешься…

Домовые подскочили, вздыбили шёрстку и уставились на висящего вниз головой Анчутку. Затем опомнились и, быстро переглянувшись, двинулись к нему цепким крадущимся шажком, заходя с обеих сторон.

— Слышь, ты, дымчатый… — осторожно, почти жалобно начал лопоухий. — А ты чего это тут?..

— Живу, — нагло ответил Анчутка.