Круглыми от ужаса глазёнками Анчутка смотрел, как исчезают в чёрном проёме рифлёные подошвы ботинок Аристарха Ретивого. Колыхнулось, словно помахало на прощание, белое кашне заносимого в фургон Панкрата. Всё. Уехали…

Горестно уронив хрупкие плечики, домовой подобрался к опустевшему крыльцу. Больше рассчитывать было не на кого — только на себя…

— Не поняла!.. — прозвучал сзади мелодичный голос — и домовичок, вздув дымчатую шёрстку, подскочил на месте.

Обернулся. Перед ним в пятнистом десантном комбинезоне и с помповым ружьём в руках стояла оскорблённая в лучших чувствах Ника Невыразинова, опоздавшая, по обыкновению, на полчаса…

— Не поняла! — холодно повторила она. — Где остальные?

Экстренный выпуск «Краснознамённого вертограда», целиком посвящённый грандиозным похоронам Африкана, Глеб Портнягин читал на грани апоплексического удара. Ах, сволочи! Ведь это ж надо, что придумали!.. Портнягин заставил себя оторваться от мерзкой газетёнки — и прочистил чакры…

За стёклами потемнело, затем полыхнуло. Гром откашлялся — и гаркнул. Президент схватил трубку.

— Ну и что это у нас делается за окном?.. Ах, из Лыцка приползло?.. И что теперь? Мне самому облака разгонять?..

Он бросил трубку, едва не разбив аппарат. Ополоснулся изнутри энергией — и вновь взбычился над распластанным по столу «Вертоградом»…

Следующая заметка взахлёб расписывала чудеса, уже имевшие место во время погребения… Комсобогомолка Сериознова при одном только взгляде на мавзолей протопарторга излечилась от бесплодия и забеременела прямо на площади. Несколько слепых, дотронувшихся до лафета, на котором везли урну с прахом Африкана, прозрели политически и прилюдно заявили, что в следующий раз обязательно придут на выборы…

У, словоблуды!.. Портнягина душила ненависть. Трудно было с этим смириться, но на сей раз Партиарх Порфирий переиграл его с блеском… Пришлось прочистить чакры повторно.

Погода за окном стремительно улучшалась… И попробовала бы она не улучшиться! Наконец замурлыкал телефон, которому, честно говоря, давно уже пора было замурлыкать…

— Ну?..

— Привезли, Глеб Кондратьич…

— Что он?

— Жив… — как-то слишком уж уклончиво отозвались на том конце провода.

— Ведите!..

Глеб Портнягин откинулся на спинку кресла и воззрился на дверь. Лицо Президента окаменело — и не потому, что он опасался, как бы какой-нибудь подкравшийся со спины страшок не выдал ненароком его чувств. Во-первых, страшки сидели, как положено, за портьерой. А во-вторых, глава Лиги Колдунов Баклужино в данный момент ничего не думал скрывать. Большое человеческое сердце Президента, о котором столь часто писали столичные газеты, било, как колокол. Наконец кивнула сияющая дверная ручка — и в кабинет, сильно ссутулившись и глядя исподлобья, косолапо ступил…

Президент задохнулся и встал.

В кабинет ступил обрюзгший старик с сократовской выпуклой плешью и пегой разлапой бородой. Был он почему-то бос и одет в просторную старую рясу с бурыми подпалинами… Для полноты картины не хватало только венка из полевых цветов. Боже, что с нами делает время!.. Неужели с этой вот дряхлой развалиной Глеб Портнягин когда-то, по молодости лет, пытался взять на пару продовольственный склад? Боже мой, Бож-же мой!..