Она с силой прижала к себе Григория. Он целовал ее и косился на окно.

Коротки летние ночи. Надо спешить.

– Может, приляжешь? – спросила Аксинья.

– Что ты! – испуганно воскликнул он. – Скоро рассвет, надо ехать.

Одевайся и ступай покличь Дуняшку. Договоримся с ней. Нам надо затемно добраться до Сухого лога. Там в лесу переднюем, а ночью – дальше.

Верхом-то ты усидишь?

– Господи, тут хоть бы как-нибудь, а не то – верхом! Я все думаю – не во сне ли это мне снится? Я тебя часто во сне вижу… и все по-разному…

– Аксинья торопливо причесывала волосы, держа в зубах шпильки, и говорила невнятно, тихо. Она быстро оделась, шагнула к двери.

– Разбудить детей? Хоть поглядишь на них.

– Нет, не надо, – решительно сказал Григорий.

Он достал из шапки кисет и стал сворачивать папироску, но как только Аксинья вышла, он поспешно подошел к кровати и долго целовал детей, а потом вспомнил Наталью и еще многое вспомнил из своей нелегкой жизни и заплакал.

Переступив порог, Дуняшка сказала:

– Ну, здравствуй, братец! Прибился к дому? Сколько ни блукать тебе по степи… – И перешла на причитания. – Дождались детки родителя… При живом отце стали сиротами…

Григорий обнял ее, сурово сказал:

– Тише, детишек побудишь! Ты это брось, сестра! Я эту музыку слыхал! А слез и горя у меня своего хватает… Тебя я не за этим покликал. Детей возьмешь на воспитание?

– А ты куда денешься?

– Ухожу и Аксинью беру с собой. Возьмешь детей к себе? Устроюсь на работу, тогда заберу их.

– Ну, а как же? Раз уж вы обое уходите – возьму. Не на улице же им оставаться, и на чужих людей их не кинешь…

Григорий молча поцеловал Дуняшку, сказал:

– Великое спасибо тебе, сестра! Я знал, что не откажешь.

Дуняшка молча присела на сундук, спросила:

– Когда уходите? Зараз?

– Да.

– А дом как же? Хозяйство?

Аксинья нерешительно ответила:

– Смотри сама. Пусти квартирантов – или делай, как знаешь. Что останется из одежи, из имения – перенеси к себе…

– Что я скажу людям-то? Спросят, куда делась, – что я говорить буду? – спросила Дуняшка.

– Скажи, что ничего не знаешь, вот и весь сказ. – Григорий повернулся к Аксинье. – Ксюша, поспешай, собирайся. Много не бери с собой. Возьми теплую кофту, две-три юбки, бельишко какое есть, харчей на первый случай, вот и все.

Чуть забрезжил рассвет, когда, простившись с Дуняшкой и перецеловав так и не проснувшихся детей, Григорий и Аксинья вышли на крыльцо. Они спустились к Дону, берегом дошли до яра.

– Когда-то мы с тобой в Ягодное вот так же шли, – сказал Григорий. – Только узелок у тебя тогда был побольше, да сами мы были помоложе…

Охваченная радостным волнением, Аксинья сбоку взглянула на Григория.

– А я все боюсь – не во сне ли это? Дай руку твою потрогаю, а то веры нету. – Она тихо засмеялась, на ходу прижалась к плечу Григория.

Он видел ее опухшие от слез, сияющие счастьем глаза, бледные в предрассветных сумерках щеки. Ласково усмехаясь, подумал: «Собралась и пошла, как будто в гости… Ничто ее не страшит, вот молодец баба!»

Словно отвечая на его мысли, Аксинья сказала:

– Видишь, какая я… свистнул, как собачонке, и побежала я за тобой.