Я углубился в «Колонку Редактора». Моисей мог бы свободно сделаться в свое время американским журналистом. Сейчас, когда ему под семьдесят, уже поздно, конечно. Он мыслит ясно и ясно излагает мысли. Почему он предпочел стать владельцем эмигрантской газеты? Не хватило силы воли? Не хватило амбиций? Газета, правда, приносит ему хорошие деньги. Тираж четырехстраничной малютки (как две капли воды похожей на «Правду» — от формата до шрифтов) — 35 тысяч. Очень неплохой тираж даже для американской газеты. В киосках Нью-Йорка newspapermen называют нашу газету «Russian Daily».[2] «У вас есть сегодняшняя «Russian Daily»?» Моисей побуждает нас спрашивать «Russian Daily» во всех киосках и, если где-либо нашей «Daily» не обнаруживается, немедленно сигнализировать ему.

Дверь отворилась, и с газетой в руке — затемненные очки — эдаким виноватым, но делающим вид, что он ни при чем, джентльменом-шпионом проскользнул внутрь Алька. Мой напарник и друг Александр Львовский. Он вплыл в кресло, схватил из моей пачки одну полосу, выдернул из кармана ручку, поправил галстук и только после этого, улыбаясь, прошептал:

— Good riiorning, Эдуард Владимирович… Моисей уже у себя?

— На ваше счастье, дорогой, босса еще нет. Но Ванштэйн уже закатывался. А вы опять поддавали вчера?

— Посетил Кони-Айленд с семьей и друзьями. Всего лишь.

— Надеюсь семья осталась жива после посещения Кони-Айленда?

— Ребенок был в полном восторге. Хохотала как безумная, вися вниз головой. У них там, знаете, есть колесо, которое вдруг останавливается на некоторое время, именно в момент, когда вы висите вниз головой. Останавливается лишь на несколько секунд, но вы-то, если первый раз крутитесь с колесом, этого не знаете… Крики ужаса, дети, взрослые — все орут, а когда колесо опять трогается, раздается всеобщий дикий смех. Между нами говоря, диковаты американские развлечения…

— Да, особенно если выпить до этого бутылку водки…

— Ну, не бутылку, не преувеличивайте, Эдуард Вениаминович…

— Ага, мистер Львовский, изволили явиться. — Ванштэйн вышел из клетки замдиректора и остановился у корректорского стола. — Скоро вы будете являться в редакцию только за чеком.

— Хорошо бы являться только за чеком. Господин Ванштэйн, сколько раз я вас просил, не забывайте, пожалуйста, здороваться со мной, прежде чем вступать в беседу.

— Был бы я на месте Моисея, вы бы у меня поговорили, Львовский…

— Слушайте, господин Ванштэйн, кончайте вашу демагогию, пожалуйста. Мы, корректоры, когда-нибудь задерживали выпуск газеты? Вы бы лучше навели порядок в типографии. Что там у вас творится, а? Вчера опять потеряли оригинал статьи… Пьете вы там, что ли?

— Львовский…

Но закончить фразу Ванштэйну не удалось. Вошел наш босс в шляпе и сером макинтоше, в темных очках, настоящий глава синдиката Murder Incorporation,[3] циничное и брезгливое выражение лица. За ним вошел тип в еврейском, любавичской секты, наряде, пейсы из-под шляпы, борода.

— Здравствуйте, господа! Соломон Захарович, вы слышали сегодняшнее радио?

Соломон Захарович, вынув по такому случаю трубку изо рта, развернулся вместе со стулом.