Но и Соньку эта история кое-чему научила: с поличным она уже никогда не попадалась.

Динкевич вошел в Сонькино купе с букетом цветов:

— Прислала тетушка, со своей клумбы! Она молит за вас Бога, графиня Софья Ивановна!

…У Соньки тряслись поджилки, каждый раз при звуке шагов в коридоре вагона у нее сжималось сердце: «Не за мной ли?» Но все на этот раз обошлось благополучно.

На площади Николаевского вокзала в Москве десятки! извозчиков предлагали свои услуги:

— Уважьте лошадок, барыня! За двугривенный с ветерком на край света домчим! Не конь — черт в упряжке! На ходу, право слово, искру из булыжников кажинный раз высекает. У него одна нога здеся, а вторая на Басманной! Садись, испытай себе в удовольствие!

— Гись, бестолковые! — раздался грозный посвист. — Милости прошу, графиня! — К барыне подлетела дорогой работы изящная лакированная коляска, запряженная парой сильных каурых жеребцов. На дверцах золотые вензеля «СТ», то бишь «Софья Тимрот». Провинциальный педагог даже заробел несколько.

Кучер в белой шляпе с высокой, раструбом, тульей, соскочил с козел, откинул ступеньки и помог барыне взойти вовнутрь. Это был давно разыскиваемый за воровство и мошенничество румынский подданный Хуня Гольдштейн. Лошадей он взял под залог в прокатной конторе.

Помог он подняться в коляску и Динкевичу. Последний сказал:

— Братец, поезжай-ка на Арбат. Там в номерах моя семья остановилась.

Часа через полтора, взяв уличных лихачей, продавцы и покупатели подъехали на двух колясках к большому двухэтажному дому с каменным цоколем и мезонином. На воротах блестела золотом табличка:

Гости с трепетом и восхищением разглядывали бронзу, фарфор, новые бархатные портьеры, глубокие мягкие кресла, кожаные диваны, старинные книги в шкафах, громадные картины на стенах.

Величественный дворецкий — его роль исполнял другой румынский подданный — Михель Блювштейн, для пущего эффекта натянул на голову громадный дамский парик и обильно посыпал его пудрой. Он басил, почтительно склоняя голову перед покупателями: v — А теперь прошу осмотреть сад с цветниками, оранжереей, хозяйственные постройки, конюшню на дюжину лошадиных персон. А вот у нас пруд с дивными карасями. Извольте заметить, сильно плещут хвостами. За прудом — живописные руины.

И вдруг он поднял глаза на Соньку:

— Простите, графиня! Его высочество граф сегодня утром прислали вам из французского Парижа телеграмму. — Дворецкий вынул из кармана старинного с золотым шитьем камзола колокольчик и позвонил:

— Анюта, телеграмму!

Тут же, молнии подобна, вылетела из дома девица лет пятнадцати в сарафане и кокошнике, персонаж опереточный. Это дочка Михеля исполняла роль сенной девки. На серебряном подносе она с поясным поклоном протянула барыне телеграмму. Сонька близоруко сощурилась, обратилась к Динкевичу:

— Окажите любезность, сударь, прочтите! Я лорнет в комнатах оставила.

Педагог с восторженным придыханием произнес: «Сонечка, в ближайшие дни состоится мое представление королю и вручение верительных грамот. Согласно протоколу обязан быть вместе с супругой. Немедля продай дом и выезжай. Целую, твой Тимрот».