— Месье прав, — проговорила мадам Руссе, которая до этого момента лишь слушала.

Антуан Пишю ей нравился. Он производил впечатление человека строгого и честного, надежного и упорного. Благодаря ему ее дочь и внук имели шансы получить крупную компенсацию, и она боялась, как бы Клер с ее обычным антиконформизмом все не испортила.

— Ну будь же благоразумной... Что ты еще хочешь?

Пишю явно был доволен, что у него появился союзник.

— Говоря о тридцати миллионах, я имею в виду минимальную сумму. Вы можете рассчитывать и на большее.

— Сами вы должны получить еще больше, — сказала Клер.

Он, казалось, был шокирован, и мадам Руссе сделала Клер большие глаза. Клер мило улыбнулась.

— Месье Пишю известна приблизительная сумма, которую я могу получить... Поскольку все мы составляем одну ассоциацию, справедливо, если я узнаю, на сколько рассчитывает он сам.

Во взгляде Пишю сменялись удивление и раздражение. Поскольку Клер была женщиной, он считал это требование совершенно неуместным, но тем не менее был вынужден назвать цифру в шестьдесят миллионов старых франков.

— Я должен попросить у вас деньги в качестве аванса для адвоката... Пока с каждой семьи причитается по пятьсот франков.

— Не следует ли при определении этой суммы исходить из того, сколько должна получить каждая семья?

Тут мадам Руссе решила выйти из комнаты, а Пишю бросил на Клер гневный взгляд:

— Речь идет лишь об авансе... Когда дело будет окончено, мы произведем точные подсчеты.

Мадам Руссе вернулась, держа в руках пятьсот франков, но Клер не взяла их и пошла за своей чековой книжкой.

— Ты ужасно себя ведешь, — сказала ей мать, когда Пишю ушел. — Это очень приличный человек, и я ему доверяю. Только он может добиться справедливости.

— Мне плевать на деньги, — резко проговорила Клер, — Я только хочу узнать, почему умер отец Стефана. И все.

После двенадцати она отправилась во Дворец правосудия Бурга и прождала около часа, прежде чем ее принял следователь Пейсак. Клер надеялась, что он молод и окажется членом профсоюза. Но возраст следователя приближался к пенсионному, и у Клер создалось впечатление, что он не придает большого значения этой истории.

— Вы единственный свидетель этой трагической ночи, — сказал он ей. — Передо мной запись того, что вы рассказали о ней жандармам... Уточните, пожалуйста, что вы имеете в виду, говоря о шуме дождя, который слышали до того, как цистерна взорвалась.

— Я вовсе не говорила, что она взорвалась, а если взрыв и был, то, наверное; когда я значительно удалилась от поселка.

— Вы уверены, что вам ничего не приснилось?

— Поднявшись с постели, я увидела в комнате капли... бензина... Он стекал с крыши. А если он просочился через потолок, значит, его было много.

— Вы говорите также, что заметили фигуру в белом у прачечной?

— Сначала я подумала, что это мужчина в рубашке с длинными рукавами и кальсонах... Но, поскольку никто не выжил из тех, кто мог спать в такой одежде, мне пришла в голову мысль, не был ли то шофер цистерны.

Клер хотелось рассказать о других загадочных деталях, спросить у этого следователя, почему прослушивается ее телефон. Но она не могла утверждать, что это непосредственно связано с происшедшим несчастьем: Клер являлась членом экологической группы, и ее могли подозревать в подрывной деятельности. Следователь ответил бы ей, что это не в его компетенции.