29 апреля 1955 года, стремительно растущая деревня в нескольких километрах от окна портала
Ну почему все непременно хотят моей смерти? Это яркое солнце, палящее мне прямо в лицо через открытое окно, эти птички, которые чирикают с раннего утра, не переставая ни на минуту, заняться им не чем. Даже жена…, хотя с другой стороны, понятно, близкие родственники опять же. А ведь они непременно считают, что наоборот, не дают мне помереть, вот ведь парадокс. И вообще как-то слишком быстро я прихожу в норму. Уже практически ничего не болит, даже голова прояснилась, только заживающие шрамы постоянно нестерпимо чешутся. А чесаться-то нельзя, нельзя, вот и приходится терпеть, отвлекаясь на посторонние мысли. Была бы боль — отключил бы нафиг, научился уже, а вот с чесоткой, почему-то так не получается, даже странно. Один лишь хороший выход знаю из сложившейся ситуации — такой качественный и глубокий сон. Впрочем, я уже больше и спать не могу, выспался на пару месяцев вперёд, судя по ощущениям в организме. Да, приложило меня в тех одесских катакомбах знатно, и отделался я одним переломом ребра, мелкими царапинами и лёгкой контузией, не иначе как по воле какого высшего существа, не желавшего потерять свою любимую игрушку, меня, то есть. Да и ребят из группы прикрытия на моё ещё шевелящееся тело тоже кто-то вывел, не успело оно до смерти замёрзнуть в холодной морской воде. Вот ведь как мне повезло, иначе не сказать. Хотя 'везение' это относительное, с заданием-то я не справился. 'Да, вот она, непреодолимая сила обстоятельств' — так можно найти себе оправдание в любом случае. Хотя, что я мог сделать в том раскладе? Зелен я ещё для таких подвигов, зелен и слишком самонадеян. Вот теперь и учусь на своих ошибках, практикуясь в экстренной психической регенерации. Как оказалось, прямое управление организмом, позволяет творить настоящие чудеса, вот только с чесоткой ещё придумать бы, что сделать. Ладно, пора отвлекаться на внешние раздражители и подавать признаки осознанного внимания, пока эти 'раздражители' не вошли в настоящее раздражение по поводу моего невнимания и полного игнорирования.
— И только не говори, пожалуйста, что ты только что проснулся, — жена ласково трепала рукой мою отросшую шевелюру, глядя мне в глаза с изрядной долей насмешливости в нежном взгляде. — Я ведь тебя, Алёшенька, как облупленного знаю, ты, нахал эдакий, уже как полчаса меня активно игнорируешь, и признаваться не хочешь. Неужели опять разлюбил?
Вот ведь какая настырная баба, ничего от неё не скроешь. А, с другой стороны, чтобы я делал без её поддержки? Сомнениями ведь измучался.
— Тебя, Светик-семицветик, разве можно разлюбить? — я принял её игру, в которую она всегда любила поиграть при встрече после недолгого расставания, — ты же, сразу прибежишь и как залюбишь до полусмерти…
— И не рассчитывай, кобель блохастый! — твёрдым голосом сказала она, — тебе пока нельзя по медицинским показаниям.
— А когда будет можно?
— Вот когда будет можно, тогда и посмотрим! А теперь я тебя буду кормить и параллельно заговаривать зубы, — она встала с кровати и подвинула столик с тарелками и кружками.