Фэны Хэмпдена продолжают подбадривать игроков. Женщины за дагаутом подпрыгивают от радости. Где-то еще трубят Клаксоны Хэмпдена, но чуть рановато, и это ясно любому, кто посмотрит на лицо Майка Тардифа, утирающего со лба пот и заправляющего мяч в перчатку.

В правый квадрат бэттера входит Райан Иарробино. У него быстрый и почти от природы совершенный свинг, и даже Рон Сент-Пьер ему мало за него выговаривает.

Первую подачу Тардифа Райан отбивает этим свингом, самым сильным за день — и с винтовочным треском мяч влетает в перчатку Кайла Кинга. Тардиф нарочно дает подачу мимо. Кинг возвращает мяч, Тардиф задумчиво сосредоточивается и подает низко быстрый. Райан провожает мяч взглядом, и судья объявляет второй страйк. Мяч задел внешний угол? Может, и нет, но судья сказал, что так и было, а значит, вопрос закрыт.

Теперь болельщики обеих сторон затихли, да и тренеры тоже. Их просто нет. Остались только Тардиф и Иарробино, балансирующие на краю последнего страйка последнего аута последней игры двух команд. Сорок шесть футов между этими лицами. Только Иарробино смотрит не на лицо Тардифа. Он видит только его перчатку, и я будто слышу, как Сент-Пьер говорит Фреду: «Тебе надо только смотреть, как я подам — сбоку, в три четверти или сверху».

Иарробино ждет — он должен увидеть, как подаст Тардиф. Тот становится в позицию, и становится слышен далекий топоток теннисных туфель где-то на корте, но здесь — только тишина и резкие черные тени игроков на земле, как силуэты, вырезанные из черного картона, и Иарробино смотрит, как подаст Тардиф.

Тардиф подает сверху. И вдруг Иарробино весь в движении, колени и левое плечо идут чуть вниз, полосой мелькает в лучах солнца алюминий биты. Удар воловьей шкуры по алюминию — дзинь! — как ложкой по жестяной кружке, только сейчас этот звук другой. Совсем другой. Не «дзинь», а «хрусть», и мяч высоко в небе, уходит к левому полю — дальний отбив, уже явно уходящий высоко, широко и красиво в воздух летнего дня. Мяч потом найдут на стоянке под машиной футах в двухстах семидесяти пяти от плиты дома.

На лице двенадцатилетнего Майка Тардифа — оглушенное, громом пораженное неверие. Он заглядывает в перчатку, будто надеясь увидеть там мяч, надеясь, что выстрел Иарробино из трагического положения — два страйка при двух аутах — это просто приснившийся кошмар. Женщины за бэкстопом переглядываются в полном недоумении. И полная тишина перед тем мигом, когда орут уже все, когда игроки Бангор-Веста выбегают из дагаута к дому, поджидая бегущего Райана Иарробино, и наваливаются на него с объятиями толпой, когда он прибегает, и только двое сейчас знают, что это действительно случилось. Один из них — сам Райан. И когда он проходит первую, вскидывает руки к плечам в коротком, но выразительном жесте торжества. И когда Оуэн Кинг пересекает плиту в первом из трех ранов, заканчивающих для Хэмпдена этот сезон, понимает и Майк Тардиф. И в последний раз в Малой Лиге стоя на позиции питчера, он разражается рыданиями.

— Надо помнить, им только двенадцать, — говорит время от времени один из тренеров, и каждый раз слушатель понимает, что он — Мэнсфилд, Уотермен или Сент-Пьер — напоминает об этом себе самому.