— Сбегай в дворницкую за самоваром. И Надежде скажи, пусть сладости несёт: пастилу, зефир, пряники, господа чай будут пить!

Маша, нескладный подросток с лицом сплошь усеянном канапушками, со всех ног помчалась исполнять приказание, и через пару минут самовар уже дымил на столе, уставленном раной снедью.

— Угощайстесь, господа, у нас чай особенный, с липовым цветом. А вот и варенья накладывайте: брусничное, малиновой, вишня, — хозяйка услужливо подвигала к гостям узорные стеклянные вазочки, — Хотя, что же это я? Сейчас по рюмашечке коньяку сделаем.

— Нет — нет, мы коньяку не будем, — моментально отозвался Гаевский, — у господина Иванова изъязвления желудка, а у меня полипы на гортани… но вот господину квартальному надзирателю, пожалуй, рюмашечку можно.

Квартальный, явно смущенный тем обстоятельством, что сыщики отказались выпить, тоже принялся отнекиваться, но Гаевский его остановил:

— Ты не артачься, выпей. Мы с господином Ивановым в окно будем смотреть, скажем, что ничего не видели.

Квартальный явно не понимал манеры Гаевского шутить с серьезным лицом и потому терялся.

— Да я уж знаю — знаю вашу службу полицейскую. — с улыбкой отозвалась Фёдорова, — Мой Иван Иваныч тоже в полиции послужил изрядно. Неплохое место. Впрочем, человеку с головой везде будет тепло, правда ведь? А коньяк, кстати, очень хорош, Иван Иванович в нём толк знает…

На столе появился хрустальный графин с полуштофом жидкости чайного цвета.

— А в каком чине ваш муж вышел в отставку? — поинтересовался Иванов.

— Ой, этого я вам точно не скажу. Но форма ему оченно даже шла к лицу. Вы его видали? Он собой мужчина представительный. — женщина говорила охотно, как человек, нашедший, наконец, благодарного слушателя.

— Хороша у вас квартира, Мария Фадеевна, — начал издалека Гаевский, — А сколько платите?

— Пятьдесят пять рублёв и за полгода вперёд, тогда домовладелец даёт хорошую скидку, — отозвалась Фёдорова, — Мы с Иван Иванычем живём на этой квартире всего — то год с небольшим, а до этого жили на Невском, там сейчас касса ссуд. Это вообще — то было моё помещение, батюшкино наследство, но Иван Иваныч говорит, давай откроем ссудную кассу, место проходное, Невский проспект, вокзал неподалёку, публика богатая ходит… Что ж, вот и открыл. А и то сказать — предприятие доходное, надежное! Не прогадали!

— Хороший доход даёт касса? — подкинул новый вопрос Гаевский.

— Да, хороший. Нам на жизнь хватает. Не бедствуем.

Сказанное было правдой. Во всем облике этой квартиры, с ее парчовыми гардинами, хрусталём в полированной горке, зеркалах в оконных проёмах, столовом серебре, с которого хозяйка потчивала гостей, ощущались сытость и полное довольство жизнью.

— А что, касса требовала много сил? — не унимался Гаевский.

— Как и всякое серьёзное дело. Сначала сами вертелись, потом Иван Иваныч нанял приказчика, и стало полегче. Но все равно он целыми днями там пропадал. Уедет, бывало часов в полдевятого утра, а приедет — уж ночь на дворе, часов в 10, а то и 11 вечера.

— А вчера он во сколько вернулся?

— Да так же, в 10 с хвостиком. Мы уже отужинали. Я Машку за самоваром в дворницкую послала. Он переоделся в халат, обувь переменил и вышел к столу. Я еще чуток с ним посидела, да и спать пошла, а он тут еще оставался, чай пил, с Машкой разговаривал.