Начало второго процесса было похоже на начало первого, разве что на этот раз обвинение отказалось от экспертизы профессора Сорокина и его фокусов с креслом и черепом в полутёмном зале. В остальном же обвинение продолжало придерживаться прежней линии, доказывая, что Миронович пытался изнасиловать свою жертву, но встретил энергичный отпор и результатом завязавшейся борьбы явилось убийство. Впрочем, на втором суде прежде бескомпромиссные заявления обвинения сделались гораздо более сглаженными и смягченными. Защита Мироновича широко прибегала к ссылкам на перекрестные допросы свидетелей, произведенные во время первого слушания. Ведь тогда, будучи приведенными к присяге, многие свидетели говорили об отношениях Мироновича и Сарры Беккер гораздо более осторожно, чем во время предварительного следствия.

Да и сами родственники погибшей Сарры — её отец Илья Беккер и сводный брат Моисей — не могли сказать ни одного слова в упрёк обвиняемому. Отец отказался от своего прежнего рассказа о поцелуях взасос, сославшись на неправильное оформление полицией протокола, а брат заявил, что никогда не слышал от сестры каких — либо жалоб на Мироновича. Примечательно, однако, что при всём том истцы не сняли свой к Мироновичу на 5 тыс. рублей. Возможно, изменение их показаний диктовалось вовсе не жаждой установления истины, а банальным расчётом: поверенный мог предупредить их о том, что против отца защитой Мироновича может быть выдвинут встречный иск в сводничестве. Могло сработать и другое, меркантильное в своей основе, соображение: присяжные могли отказать в удовлетворении искового заявления, если бы узнали, что отец погибшей не препятствовал нарождавшемуся роману дочери с хозяином. Как бы там ни было, изменение показаний отца и сына Беккер существенным образом ослабило линию обвинения; свидетелей, прямо утверждавших о растлительных действиях Мироновича в отношении погибшей девочки, фактически не осталось.

Ссылки обвинения на подозрительные сношения Мироновича с Боневичем так и не создали впечатления реально существовавшего заговора полицейских. Своего многолетноего знакомства с Боневичем подсудимый никогда не скрывал и само по себе это знакомство ни в чем его не уличало. Если Боневич, как хороший приятель подозреваемого, не был отстранен от участия в следственных процедурах, то это скорее бросало тень на саму полицию, не утруждавшую себя соблюдением требований закона, нежели Мироновича.

Безусловно, весьма драматичным эпизодом суда явилось глубоко продуманное выступление князя Александра Ивановича Урусова. Гражданский истец доказывал виновность обвиняемого и был в этом бескомпромиссен. Человек большого ума, аналитического мышления, замечательный полемист, Урусов был очень сложным противником и, по мнению Шумилова, один стоил всей столичной прокуратуры. В принципе, логические построения Урусова показались Шумилову весьма убедительными. Урусов обратил внимание присяжных заседателей на множество подозрительных деталей, но походили они, скорее, на нерасторопность полиции во время расследования, нежели на хорошо организованный Мироновичем саботаж.