Когда допрос бывших любовниц и сожительниц Мироновича совсем уж затянулся Шумилов заподозрил, что обвинение готовит какой — то подвох и просто тянет время. Он не ошибся, когда во время вечернего заседания обвинение вдруг предложило повременить с допросами свидетелей и заслушать судебно — медицинского эксперта, способного пролить свет на обстоятельства убийства Сарры Беккер. Председательствующий судья, даже не посовещавшись с двумя другими членами коллегии, сразу разрешил подобное изменение регламента. Всё это сильно смахивало на хорошо отрепетированную «домашнюю заготовку» обвинения.

В качестве судебно — медицинского эксперта был приглашён известный патолог, читавшего курс судебной медицины в Военно — Медицинской академии и Университете, профессор И. М. Сорокин. Это был вполне авторитетный в своей области специалист; о его приглашении на суд стало известно загодя, но о содержании заключения, разумеется, никто ничего определённого не мог. Перед выступлением профессора судебным секретарём был зачитан протокол вскрытия тела Сарры Беккер, поскольку именно на этом документе эксперт должен был базировать выводы своего заключения.

Профессор с самого начала речи сумел озадачить присутствующих, сказав то, чего судебные медики никогда не говорят и говорить не должны в принципе.

— Хочу оговориться: моя экспертиза — лишь гипотеза. — произнес он скромно, с оттенком некоторой простодушной застенчивости. По большому счёту, судья после этой фразы должен был остановить и эксперта и попросить его закончить выступление, поскольку суд не интересуется гипотезами, а разбирает и анализирует только объективные факты. Но судья, разумеется, не стал так поступать, а сделал вид, будто ничего не заметил.

Однако, и следующая фраза профессора отдавала то ли глупостью, то ли нарочитой наивностью:

— К сожалению, исследование трупа произведено слишком поверхностно и потому экспертиза лишена возможности с полной достоверностью констатировать весь акт преступления.

Алексей Иванович почувствовал, что в эти словах заключается по сути признание того, что эксперт Сорокин бессилен ответить на поставленные перед ним вопросы и таким образом отпадает сама возможность обвинения ссылаться на его экспертизу. У Шумилова закралось подозрение, что профессор просто не отдаёт себе отчёта в том, что говорит. «Уж не пьян ли он?» — встревоженно подумал Алексей Иванович. Со своего места он видел, как Карабчевский что — то торопливо царапал в лежавшем перед ним на столе блокноте (не иначе, как дословно записывал перлы эксперта) и при этом искоса поглядывал на выступавшего.

Однако, после такого саморазоблачительного вступления Сорокин не только не покинул зал заседания, но напротив разыграл перед присутствовавшими целый спектакль. Его выступление было обставлено как настоящее театральное действо: он потребовал доставить в зал заседаний то самое кресло, в котором было найдено тело девочки. А дальше началось шоу: в колышущемся неровном свете свечей, когда по углам большого зала залегли густые тени, а за окном сгустились ранние зимние сумерки, профессор двигал кресло, манипулировал с воображаемым телом, раздвигал ему ноги, демонстрировал, как насильник (Миронович) наваливался своим грузным телом на маленькую хрупкую девочку. Алексей Иванович отметил, как зал замер, завороженный магическим кошмаром представленного ему действа. Дамы, затаив дыхание, округлившимися от ужаса глазами следили за двигавшемся в неверном свете свечей профессором, чья фигура отбрасывала зловещую громадную тень на стене, внимали звуку его голоса и, верно, чувствовали мурашки по коже.