На пляже Люба мужем любовалась: стройный, высокий, поджарый. Ноги длинные, мускулы рельефные. Волосы – мягкой волной. Красаве́ц! Бабы разглядывали его с нескрываемым восхищением. А Люба злилась! Ревновала – ужасно!

А все потому, что он отзывался! На бабьи призывы. Бросит иная взгляд – и рот до ушей. Улыбался в ответ. Голову вскидывал, короче – бил копытом. Нравился бабам всегда.

Нет, по большому счету, было все хорошо! Деньги в дом приносил, по вечерам не задерживался. Только иногда… Да, иногда. Но Любе этого хватало. Сходила с ума будь здоров! Просто дохла тогда. От злости и боли. Так ревновала!

Но это все домыслы. Пойман Вова не был. Так, подозрения и «догадки воспаленного мозга», как он говорил. А мозг воспален от любви. И от гневливого и недоверчивого характера. И от знания того, каков он, ее Вова.

Не очень надежен, да… Мама права.

Люба подолгу внимательнейшим образом рассматривала вещи мужа – свитера, майки, рубашки. А вдруг – помада, духи, чужой волос… Помады не было, если честно. Духи иногда мерещились, но… Это тоже были догадки. А может быть, глюки. А вот волос не наблюдалось, надо признаться. И слава богу! С ее-то темпераментом! Ох, наломала бы дров!..

Словом, жила в ожидании. Какой-нибудь гадости, что ли?

Ой, хватит, не надо! Не надо себя распалять! Умеет она это делать, умеет! Что и говорить! Вот только выпивка Вовина… была иногда чрезмерной. Любил Вова выпить. И меры не знал.

Вот что ее удручало. Нет, пьяницей не был, но… Нажраться мог, да. От души! От всей своей русской души – широкой, бескрайней, как море.

А этого Люба не выносила! Совсем. Категорически. Билась как лев. Нет, как тигрица. Орала, рыдала, била посуду… Била мужа по морде. Обливала холодной водой.

Вова отмахивался, увертывался как мог, зажмуривал глаза. Наутро клялся, божился: «Все! Этот раз был последним!» Но, увы… снова получался предпоследний раз.

И Люба опять кричала и била посуду. Не выносила она пьяных людей, не выносила! «Все, что угодно! – орала она. – Только не пей!»

Про «все, что угодно» было, конечно, неправдой. Все, что угодно (кстати, хорошо, что он не уточнял, что именно!), ее бы тоже совсем не устроило.

Потому что это «все, что угодно» означало «все, что угодно»! В том числе и… Ну, понятно!

Нет, никаких компромиссов! Люба не тот человек! Компромисс не для нее!

…Стоп, Люба! Подумай! Вспомни, милая, как на Таймыр собралась.

И все же… Мириться Люба не собиралась. Потому что хотела семью! Нормальную, крепкую. С детками. С домом в лесу. С уютной квартирой. С борщом в кастрюле и пирогом на столе. Чтоб было складно и ладно. Вот так! Как быть должно и обязано, вот.

И безо всяких там… ком-про-мис-сов! Не для нее это все. И ни в чем ей не надо половины, отрезанного куска, отщипнутого края, горбушки и корки. Чужого не нужно и своего не отдам! Ясно? Вот так!

А то, что гневаюсь я на Володьку, – так это понятно! Люблю. Было бы пофиг – так было бы пофиг…

Приезжала мама из Нижнего. Ходила по квартире, смотрела в окно и вздыхала:

– Дочка, зачем тебе все это нужно?

Люба, человек горячий, заводилась мгновенно: