На следующий день на работу пришел один только Серафин со сломанным пальцем. Разгневанный Ксендз снова объехал бричкой всю деревню, но оказалось, что работников или нет дома, или они лежат, сраженные болезнью.
Это был день, когда Приходской Ксендз возненавидел всех крестьян из Правека — ленивых, апатичных и жадных до денег. Он страстно оправдывался перед Богом за свое чувство, недостойное слуги божьего. Он снова просил у Бога совета. «Подними им ставку, — молвил ему Бог. — Дай им пятнадцать грошей за рабочий день, и хотя из-за этого ты не получишь никакой прибыли за сено в нынешнем году, зато возместишь потерю в следующем». Это был мудрый совет. Работа пошла.
Сначала телегами свозили песок из-за Горки, потом этот песок грузили в джутовые мешки и обкладывали ими реку, словно она была ранена. И только после этого засыпали все землей и сеяли на ней траву.
Приходской Ксендз с радостью рассматривал собственное произведение. Теперь река была полностью отгорожена от луга. Река не видела луга. Луг не видел реки.
Река уже не пробовала вырваться из обозначенного для нее места. Она текла себе, спокойная и задумчивая, непрозрачная для человеческого глаза. Вдоль ее берегов луга зазеленела, а потом там зацвели одуванчики.
На ксендзовых лугах цветы молятся, не зная устали. Молятся все эти цветочки святой Малгожатки и колокольчики святого Роха, а также обыкновенные желтые одуванчики. От постоянных молитв одуванчики становятся все менее материальные, все менее желтые, все более одухотворенные, так что в июне вокруг их головок появляются нимбы. Тогда Бог, тронутый их набожностью, присылает теплые ветры, которые забирают просветленные души одуванчиков на небо.
Эти же теплые ветры принесли на Святого Яна дожди. Река поднималась сантиметр за сантиметром. Приходской Ксендз не спал и не ел. Он бежал лугами к дамбе и смотрел. Измерял палкой уровень воды и бормотал под нос проклятья и молитвы. Река не обращала на него внимания. Она текла широким потоком, образовывала воронки, подмывала ненадежные берега. Двадцать седьмого июня луга Ксендза начали пропитываться водой. Приходской Ксендз бегал с палкой по свежему валу и с отчаянием смотрел, как вода с легкостью проникает в щели, просачивается какими-то лишь ей известными путями, проходит под валом. В следующую ночь воды Черной разрушили песочную преграду и, как каждый год, разлились по лугам.
В воскресенье Ксендз с амвона сравнил выходку реки с кознями сатаны. Что, мол, сатана ежедневно, час за часом, как вода, покушается на душу человека. Что человек, таким образом, вынужден прикладывать неустанные усилия, чтобы ставить ему преграды. Что малейшее пренебрежение ежедневными религиозными обязанностями ослабляет эту преграду и что упорство искусителя можно сравнить с упорством воды. Что грех сочится, течет и капает на крылья души, а волны зла захлестывают человека, пока тот не попадает в его водовороты и не идет на дно.
После такой проповеди Ксендз еще долго оставался возбужденным и не мог спать. Не мог спать от ненависти к Черной. Он говорил сам себе, что нельзя ненавидеть реку — обыкновенный поток мутной воды, даже не растение и не животное, а просто физическое оформление ландшафта. Как это возможно, чтобы он, Ксендз, мог испытывать нечто столь абсурдное? Ненавидеть реку!