Ребята работали сосредоточенно и слаженно. От них шла такая чистая и светлая энергетика, и все, кого разглядела, показались мне красивыми. Я попыталась представить, как запросто поднимаюсь по парадной лестнице с тетрадью и учебниками. Не сумела. Не выйдет, Николай Иванович: никогда не учиться мне, начальной школы не окончившей, в Московском университете.

На Манеже работали маляры и подновляли маскировочную окраску, превращавшую его в пару низких, невзрачных строений.

Площадь поверх асфальта была раскрашена разноцветными пятнами и линиями. Ясное дело: тоже маскировка, чтобы сверху фашист не разобрал, над каким районом города находится. Но что тут нарисовано? Я спросила товарища Бродова. Он хмыкнул:

— Приглядись!

Я уж приглядывалась и так, и этак. Наконец додумалась прищуриться — и увидела! Крыши домов, кроны деревьев. Ловко придумано!

— Да не очень, — возразил Николай Иванович. — Ночью немец сбрасывает осветительные ракеты, а тени-то нарисованный дом не отбрасывает. Пилот понимает, что перед ним только картинка. Придумали кое-что и получше. Сейчас увидишь.

Красная площадь выглядела совсем не так, как я ожидала. Я представляла её огромной и просторной, и там, мне думалось, мостовая выложена каменными плитами с красным отливом.

В реальности я даже не поняла, что, миновав громоздкое современное серое здание и многоэтажный терем из красного кирпича, мы уже пришли. Огромная площадь имела песчаную поверхность. Посредине стояло несколько грубых конструкций, имитировавших жилые дома. Ближе к стене Кремля был так же небрежно выстроен целый особняк с колоннами. Стена сверху покрыта двускатной деревянной крышей, разрисована разноцветными силуэтами домов, ели у стены прикрыты маскировочной сеткой. Вместо звёзд на размалёванных башнях — какие-то бесформенные серо-бурые навершия. А за стеной — чёрные с тёмно-зелёным отливом купола высоких, многоглавых церквей. На миг я совершенно потеряла чувство реальности. Что это всё? Где мы?! Беспомощно оглянулась на руководителя.

Товарищ Бродов приобнял меня за плечо. Я вздрогнула от неожиданности, а Николай Иванович тихо и почему-то грустно сказал:

— Давай будем считать, что тебе повезло. Ты видишь декорации такого города, который окружал Кремль много веков назад. Вот посад: дома торговцев, ремесленников, заборы, дворы, сараи. Взрослые, ребятишки, куры, лошади… На площади — ларьки и лотки торговых рядов, продавцы зазывают, покупатели торгуются… И звёзд, сама понимаешь, не было…

Живая картина, нарисованная товарищем Бродовым, так и затягивала.

— Жаль, я не могу тебя провести в Кремль по своему пропуску. Сейчас с этим очень строго… Хотя… Там нынче и смотреть не на что: всё разрисовано.

Николай Иванович с досадой и ожесточением это сказал, и у него необычно резко обозначились складки около рта. Я догадалась, что ему горько видеть всю эту маскировку и обидно, что Москва вынуждена прятать свою красоту.

— Но с воздуха маскировка смотрится замечательно, — оживился Николай Иванович. — Я однажды попал в комиссию, которая оценивала качество маскировки с воздуха — с высоты полёта вражеского бомбардировщика.