Но сейчас было гораздо важнее иное будущее. То, что связано непосредственно с войной. Главное, в чем сумел убедиться Кабанов: большие цели в борьбе с Портой ставить пока рано. Причем по самым элементарным соображениям. Сражений фельдмаршал российский не боялся, ни сухопутных, ни морских. Особенно первых, где все решит огневое превосходство. Только тут рискуешь потерять всю армию без боев. Растает, как снежный ком на солнце, просто за счет больных. Опять-таки, снабжение. А ведь дальше на пути к Константинополю вообще лежат горы, и лишь два человека на всю Россию имеют опыт горной войны. И то исключительно антипартизанский. Нет, проблему проливов сейчас точно не решить. Следовательно, остается лишь обезопасить южные земли раз и навсегда. Закрепить выход к морю, полностью официально присоединить Крым и прилегающие к нему с севера земли, максимум – выйти к Дунаю. Или хотя бы к Бугу. Строить корабли в Севастополе невозможно из-за отсутствия леса, надо заводить верфь на месте Николаева.

Впрочем, и Петр был готов удовлетвориться малым. Ему было необходимо море, а о проливах он пока не думал. Сказывалась привычка видеть в Турции сильнейшего врага. Вон Австрия особо справиться с османами не могла. И пусть свою армию после побед над шведами Петр стал считать лучше, подсознательное осталось. Да и не особо стремился император к территориальным приобретениям. Так, в меру сил, а больше – непосредственной надобности…

Плавание казалось бесконечным. Эскадра шла в видимости берега, повторяя его изгибы. Хорошо, можно было порою останавливаться в удобных местах, сходить на твердую землю, запасаться водой, охотиться, наконец, чинить корпуса кораблей. Однако назвать это идиллией было невозможно. Порою налетал шторм, и тогда приходилось уходить мористее. Все равно один корабль разбило об скалу, и никто из экипажа не спасся. А всяким пробоинам и сломанным мачтам вообще счета не было. Как никто особо не считал умерших во время плавания моряков. Заболел, слег, умер – обычное дело в походе.

Что гораздо хуже, пару раз на борту едва не вспыхнул бунт. Люди не понимали, почему они обязаны плыть неведомо куда? Так ведь и до таинственного и холодного севера доберешься. Дни сменяют друг друга, слагаются в недели, те – в месяцы, и нет конца, а цель туманна. Пришлось даже кое-кого казнить, пока дело не приняло совсем плохой оборот.

– И долго нам еще? – осведомился дон Хуан Хосе у эмиссара.

– Не знаю, – признался тот. – В присланной депеше нет никаких примет места, как нет и его координат. Но должны же мы понять!

– Каким образом? Что там: скалы, залив?

– Что-нибудь… – уклончиво ответил дон Эстебан.

Им было неведомо, что недели полторы назад эскадра проплыла мимо залива, который в другом времени гораздо позже должен был носить имя святого Франциска. Капризы природы – в тех краях весьма частенько лежит туман, словно специально скрывая довольно узкую горловину бухты. Дальше никаких особых примет быть не могло. Всякие мелкие речушки не в счет, их, понятно, хватало. Даже Валера Ярцев, человек, все-таки учивший лоции, да еще самые достоверные, отредактированные века спустя, и тот помнил лишь про залив, а какая из рек являлась золотоносной, понятия не имел. Весь драгоценный металл был добыт задолго до его рождения, это здесь он обязан лежать, неведомый людям. А уж если искать невесть что, то и подавно немудрено проплыть мимо.