Снаружи арена показалась ему зловещей, точно храм какой-то языческой варварской религии: без ярусов сидений и узоров из керамических плиток; зато что ждет внутри, он знал по фильмам и фотографиям. Кольцо арены, засыпанное гладким чистым песком, флаги на фоне усеянного облаками неба, оркестр, исполняющий нечто бравурное, – и возбуждение.

Возбуждение собравшихся зрителей, более сильное, чем на боях боксеров или международных футбольных матчах; толпа – бесконечные ряды напряженных белых лиц – гудела, и музыка усиливала напряжение.

Дэвид сидел с группой молодых австралийцев в сувенирных сомбреро. Они передавали друг другу бурдюк с плохим вином, девушки чирикали и щебетали, как воробьи. Одна заметила Дэвида, потянула его за плечо и предложила вина. Хорошенькая кошечка – и по ее взгляду было ясно, что она предлагает не только вино, но он решительно отказался от обоих предложений и пошел за пивом к одному из разносчиков. Слишком свеж был опыт общения с девушкой в Париже. Когда Дэвид вернулся на место, австралийка неодобрительно взглянула на его пиво, повернулась и заулыбалась своим спутникам.

Опоздавшие разыскивали свои места, напряжение быстро возрастало. Двое поднимались по ступеням прохода к тому месту, где сидел Дэвид. Молодая пара, лет двадцати с небольшим, но Дэвида прежде всего поразила аура дружбы и любви, которая окутывала их, обособляя от всех прочих.

Держась за руки, они поднялись по ступеням, прошли мимо Дэвида и сели через проход от него и на ряд сзади. Девушка была высокой, длинноногой, в коротких черных сапогах и темных брюках, а поверх – оранжево-зеленый замшевый жакет, недорогой, но отличного качества и покроя. Ее волосы блестели на солнце, как свежевырубленный уголь, и мягкой волной падали на плечи. Лицо широкое, загорелое; особенно красивым его нельзя было назвать – рот великоват, да и глаза слишком широко расставлены, зато они были цвета дикого меда, темно-карие с золотыми искорками. Ее смуглый спутник тоже был высок и строен, с виду настоящий силач. Он вел ее на место, обнимая мускулистой загорелой рукой, и Дэвид почувствовал острый укол досады и зависти.

"Громила хренов", – подумал он. Парочка сблизила головы и заговорила шепотом, а Дэвид отвернулся; их близость обострила его собственное одиночество.

Начался парад тореадоров; блестки на их плащах и шитье на костюмах сверкали, словно чешуйки огромного ящера. Грянул оркестр, и на песок бросили ключи от бычьих загонов. Тореадоры расстелили плащи на барьере перед своими поклонниками и удалились.

В наступившей паузе Дэвид снова взглянул на пару. Он вздрогнул, заметив, что они оба смотрят на него и девушка при этом что-то говорит. Она склонилась на плечо своего спутника, ее губы почти касались его уха, и Дэвид почувствовал, как внутри у него все сжимается под взглядом этих медово-золотых глаз. Мгновение они смотрели друг на друга, потом девушка вздрогнула и виновато отвела взгляд – но ее спутник продолжал открыто смотреть на Дэвида, чуть улыбаясь, и на сей раз взгляд отвел Дэвид.

Внизу на арену выскочил, высоко подняв голову, бык и забуксовал по песку.