Сам Папа, может, и проявлял к Олегу какие-то особенные отцовские чувства, но позволял себе это только наедине. Чтобы у остальных членов семьи не возникало чувства неполноценности. На людях ко всем относился ровно. С родного сына даже строже спрашивал. Как со старшего, которому положено оберегать младших и учить их уму-разуму.

Олег и оберегал, и учил. Самолично контролировал работу лохотронщиков и кидал, подсказывал, когда кто-то что-то делал не так, отмазывал от милиции. Даже если повышал голос на нерадивых, то это звучало не раздраженно, не зло, а скорее обиженно.

Папа голоса не повышал вообще. Он лишь смотрел, и этого было достаточно. Иногда укорял или хвалил. Но и то и другое сдержанно, по-отечески скупо.

Утром и вечером каждого трудового дня члены семьи (или ведомства) собирались в ресторане гостиницы «Черное море» на семейный совет (или планерку). По утрам получали напутствие и путевки на маршрут, вечером сдавали выручку. И занимались разбором полетов.

При видимом отсутствии жесткости со стороны старших, дисциплина внутри клана была на высоте. Хотя молодые люди, собранные Папой под крыло, были так называемой трудной молодежью. Большинство из них, до того как попасть в семью, были ворами по случаю, бомжами, трассовыми проститутками. Наркоманов, правда, в клане не было. Разве что тем, кто только-только присел на иглу, Папа мог дать испытательный срок. А дальше... Соскочишь — приживешься. Нет — в семье тебе не место.

Как зародилась семья? Ну, во-первых, она уже была. В составе папы Папы и сына Олега. Олег большую часть своей жизни воспитывался бабушкой, мамой отца. Матери своей он не помнил. По-видимому, в этом нужно искать не только секрет его преданного отношения к отцу, но и секрет отеческого отношения Папы ко всем обездоленным жизнью подросткам.

Когда-то Папа, бредя по городу с сыном, задержался взглядом на банальной сценке. Двое засаленных от грязи юношей готовы были подраться из-за пустой бутылки.

Папа помирил юношей, выдав каждому по пять рублей. И предложил им свою опеку. Вот так сразу взял и предложил. И опеку, и работу.

Можно лишь представить, что ощутили в тот момент подростки-бомжи. До этого высшим жизненным фартом они считали найденную в мусоре стершуюся до дыр джинсовую куртку или сапоги любого, но большего размера. С высшим проявлением человеческого благородства и великодушия за последний год они столкнулись всего один раз: когда бомжи-паханы не отогнали их от своего мусорного бака...

А тут вдруг респектабельный мужчина с перстнем предлагает опеку...

Папа всегда выглядел сочно, по-одесски. Как типаж он с одинаковым успехом мог сойти и за преуспевающего одесского нэпмана двадцатых годов, и за современного колумбийского наркобарона, какими их показывают в боевиках. Папа был невысокого роста, имел солидно выступающий живот и неспешную походку человека, держащего на руках контрольный пакет акций своей судьбы. На лице самыми характерными деталями были благополучные щеки, усмешливые глаза-щелки и тонкие нэпманско-колумбийские усы. Перстень, неизменная трость в руке, шляпа с загнутыми полями и седые виски под ней довершали гармонию образа.