Все три акулы пера слегка наклонили головы, демонстрируя, что они вполне знают себе цену.

– Спасибо, что пришли и, приняв участие в дворянском собрании, нашли силы ещё встретиться со мной, – учтиво «почесал за ушком» газетчиков император и пригласил жестом к столу, – тем более что присутствующие, насколько мне известно, – не просто репортеры, а писатели с большой буквы. Писательство – это особое и очень важное производство. Мы все привыкли думать, что инженер – это обязательно цеха, заводы, выпуск артиллерии, кораблей, машин. Но вы ведь тоже создаете продукцию, нужную, влияющую на души людей. Поэтому писателей вполне можно называть инженерами человеческих душ[137].

– Назвав писателей инженерами душ, вы меня удивили еще раз, – ухватился за ответ монарха Суворин. – Несмотря на комплиментарный тон, которым вы это сказали, я просил бы вас подробнее определить функции писателя, потому что есть в этой фразе нечто мефистофельское.

– Писатель, если он улавливает основные нужды широких народных масс в данный момент, может сыграть очень крупную роль в деле развития общества, – охотно откликнулся император. – Он обобщает смутные догадки, неосознанные настроения передовых слоев общества и инстинктивные действия масс делает сознательными. Он формирует общественное мнение эпохи, помогает передовым силам общества осознать свои задачи и бить вернее по цели. Словом, он может быть хорошим служебным элементом общества и его передовых устремлений. Но бывает и другая группа писателей, которая, не поняв новых веяний времени, атакует все новое в своих произведениях и обслуживает таким образом реакционные силы. Роль такого рода писателей тоже не мала, но с точки зрения баланса истории она отрицательна. Есть третья группа, она под флагом ложно понятого объективизма старается усидеть на двух стульях, не желает примкнуть ни к передовым слоям общества, ни к реакционным. Таких обычно обстреливают с двух сторон и передовые, и реакционные силы. Они не играют большой роли в процессе развития народов и забываются историей так же быстро, как прошлогодний снег[138].

– Ваш новый стиль – этот скромный френч без единого украшения – дань моде или демонстрация, символ? – присаживаясь в кресло, задал первый вопрос явно польщённый здоровяк Гиляровский.

– Конечно же, демонстрация, – кивнул император. – Считаю, что показная роскошь недопустима при столь печальном положении дел в экономике и при столь серьезном внешнем долге. Экономить надо начинать с себя, чтобы было основание требовать что-либо от других. И это значит – не только носить френчи без украшений. Жирующие и шикующие на фоне голода и разорения смотрятся не только неприлично, но и преступно. Их вызывающее поведение и демонстративная роскошь расшатывают общество и толкают его к радикализации. Бравирование состоянием я бы даже назвал подстрекательством к беспорядкам. Мы ещё дадим оценку этому явлению и с нравственно-этической, и с правовой позиции.

– Вы только что, на собрании, обвинили дворянство в паразитизме, – перехватил инициативу консерватор Михайловский. – Это было взвешенное обвинение или сказано сгоряча?