Он зашел в кабинет, развалился в кресле, немедленно закурил и жестом показал, чтобы я подал ему из бара-холодильника бутылочку пива. Мне вроде как ближе, могу дотянуться не вставая.

– Творишь? – поинтересовался он, кивая на раскрытую тетрадь. К моим записям еще с юношеских лет Сашка относится благосклонно, всегда оказывается в числе первых читателей и часто дает ценные, хотя и ядовитые советы по совершенствованию стилистики и сюжетосложения. При том, что сам не в состоянии ничего литературного изобразить, кроме поздравительной открытки к Новому году и дню рождения (когда их еще писали и посылали).

– Так, помаленьку. Не забыть, чтобы…

– Как будто ты когда-нибудь что-то забываешь, – польстил мне Сашка. Значит, что-то ему от меня нужно. Как минимум – моральная поддержка, неизвестно пока, в чем именно.

– Еще как, – не согласился я. – Канву, хронологию, реперные точки – помню, конечно. А вот нюансы… Если б не записывал по горячим следам, вспомнилось бы сейчас детально, как шли мы (по календарю – полвека назад) вниз по утренней улице Интернациональной в Ессентуках? С утренней электрички в семь двадцать, кажется. Совсем недавно, перед рассветом, прошел короткий дождь, асфальт был еще мокрый, и прибитой пылью пахло, а за оградой Курортного парка птицы свистели и рулады выводили, как на конкурсе имени Чайковского… И ты, помнится, размышлял вслух, удастся ли тебе ту молодую докторшу, с какой мы накануне познакомились, соблазнить, или нет.

– Да, было, – вздохнул Сашка. – Самый разгар «застоя», как потом стали писать, а хорошо было… Не передать.

– Не разгар, а только преддверие. Излет «оттепели». Как Фунт говорил: «еще до угара НЭПа». Ты что-то интересное придумал? Слушаю, – резко сменил я тему.

– Да чего там интересного! Так, поразмышлял немного. Мне представляется, что пока Фест с Лютенсом и Ойямой разбираться будет, ему наша помощь не потребуется, – сказал Шульгин, пружинисто поднялся из кресла, подошел к окну. В отличие от большинства остальных пассажирских палуб, окруженных прогулочными галереями, эта располагалась на два уровня, на шесть с лишним метров выше «Променад-дека», и в окно никто не мог заглянуть походя. И «несанкционированно проникнуть» извне, конечно. Немаловажное преимущество. Моя врожденная латентная паранойя вообще не переносит никаких нарушений «прайвеси», сиречь личного жизненного пространства. Терпеть не могу сидеть спиной к двери. В читальном зале заниматься не мог, если позади меня кто-нибудь пристраивался, сопел и шелестел страницами. Ночью в степи у костра отвратительно себя чувствую. А уж поселиться на низком первом этаже с окнами на людную улицу – лучше одиночная камера в башне замка Иф. И чтоб тюремщик заглядывал в глазок не чаще чем раз в сутки…

– Думаю, не меньше пары суток им будет чем заняться. Пусть пока с привлечением всех заинтересованных сторон выясняют, сама мисс Мэйден грохнулась или ей помогли. И что остальные «слуги демократии» по этому поводу делать будут. Я Фесту предложил подкинуть аэнбэшникам и прессе прилично выглядящую информацию в пользу хотя бы трех взаимоисключающих версий. И невредно бы еще один «эксиденс» организовать, зеркальный, так сказать. С кем-нибудь из враждебного этой «банде четырех»