И нет никого, кто слышал бы надрывную, превосходящую обычные способности музыканта игру.

Для кого она? И зачем трепещут в сквозняке огоньки свечей?

Левашов уронил руки на клавиатуру и замер, опустошенный, не понимающий, как ему жить дальше. Сохранять верность усвоенным с первых лет сознательной жизни, ставшим сердцевиной его личности принципам и потерять друзей, остаться совершенно одному в чужом и чуждом ему мире? Предпочесть принципам дружбу, и тогда… Стать палачом своего народа, искренне принявшего революцию и защищающего ее от… Здесь его мысль запнулась. Назвать тех людей, с которыми он познакомился в последние дни, белогвардейских офицеров и генералов, просто гражданских, бежавших в Крым от… от народной революции? Назвать их белой сволочью, наймитами мирового империализма, врагами трудового народа Левашов теперь тоже не мог. Как сказала ему Лариса в ночь их первого знакомства: «Тупик, милый? Оба мы в тупике. Оба не знаем, что говорить и делать дальше…»

Олег жадно прикурил от догорающей сигареты следующую, поднял руки, пошевелил пальцами в воздухе и вновь заиграл. Вагнера.

…Рассуждая сейчас о событиях лета двадцатого года, трудно отделаться от мысли, что игры с Реальностями, перемещения во времени и вмешательство в ход исторических событий подчиняются гораздо более сложным закономерностям, чем известные Левашову, Ирине с Сильвией и самому Антону, окажись он сейчас здесь.

Если только не предположить, что, инструктируя уходящих в неведомый параллельный мир друзей, форзейль намеренно ввел их в заблуждение, преследуя свои, только ему известные цели.

Или – ему самому тоже неизвестные. Иначе чем объяснить, что развитие событий здесь почти сразу же пошло совсем не так, как в предыдущей Реальности, и даже не так, как можно было планировать с учетом всех уже состоявшихся вмешательств и воздействий.

При очередном обмене мнениями с друзьями Новиков высказал предположение, что и в самом деле волевое воздействие на Реальность может играть куда большую роль, чем непосредственные физические акции. Если это не так, то отчего же обстановка на фронтах начала меняться совершенно неадекватно реальному соотношению сил?

Все введенные в бой части, включая полторы сотни рейнджеров, десять стомиллиметровых самоходок и несколько дополнительно сформированных дивизий и бригад белой армии, не должны были, по теории, оказать сколько-нибудь значительного влияния на войну, по крайней мере – на этом этапе. При сохраняющемся пятидесятикратном перевесе Красной армии над Вооруженными силами Юга России. Как ничего не меняли позднее перебрасываемые из Африки или с Западного фронта немецкие дивизии на фронте Восточном.

А Красная армия отреагировала так, словно численное и техническое превосходство полностью перешло на сторону белых.

Берестин, только накануне возвратившийся в Севастополь из-под взятого стремительным ударом 1-го корпуса Харькова, возразил высказавшему эту мысль Новикову. В том смысле, что рассуждения Андрея не учитывают один достаточно простой фактор. Именно – любые вооруженные силы государства, ведущего затяжную войну, имеют предел психологической устойчивости. Казалось бы, все в порядке пока, есть и подготовленные резервы, и боевой опыт, и материально-технические средства, но наступает момент, когда не слишком значительные с теоретической точки зрения неудачи вызывают вдруг обвал. Как это произошло с кайзеровской армией в тысяча девятьсот восемнадцатом. Или с русской летом семнадцатого. Вот и сейчас. Мы из истории знаем, что Красная армия легко разгромила Врангеля осенью двадцатого, но никогда не задумывались, что вышло бы, сумей белые и без нашей помощи продержаться еще два-три месяца. Кронштадтский-то мятеж случился уже после «блистательной победы» в Крыму! А если бы до?