Комендант появился и с ходу начал протестовать, заявляя, что у него все камеры переполнены и новых арестантов принимать некуда. Везите, мол, в Бутырки. Заранее надо было предупреждать, тогда он расчистил бы площади.

– Иди-ка сюда, дорогой товарищ, – ласково улыбаясь, сказал Басманов. – А что там у тебя за клиентура сейчас сидит?

– Нормальная клиентура. Какую привозили, такая и сидит…

– Ну, неси нам списки. Тех, что до вчерашнего дня посадили…

– А кто ты такой, чтобы мне приказывать? Я, может, только товарищу Менжинскому подчиняюсь… – коротконогий рыжий комендант только что на носочки не привстал, чтобы выглядеть достойно против высокого, пока еще сдерживающего злость, но уже начавшего раздраженно втягивать воздух сквозь сжатые зубы Басманова.

– Эт-то я тебе сейчас обозначу, кто я есть… – Рука в лайковой перчатке сжалась в кулак.

– Спокойнее, Михаил Федорович, – предостерег его Шульгин. – Товарища пока не поставили в известность. Тебя, товарищ комендант, эта бумага устроит или вправду за Менжинским послать? – Он протянул ему соответствующий мандат, подписанный Аграновым.

– Уяснил, товарищ? Врубайся дальше. Операция настолько ответственная, что придется всех твоих предыдущих клиентов выпустить. До следующего раза. Кроме уголовников. Уголовники есть?

– Откуда? – обиделся комендант. – Только контра… И заложники, само собой.

– Вот, значит, контру пока выпускай. Потребуется – еще раз наловим. – Басманов явно упивался своей новой ролью.

Комендант пребывал в тяжком раздумье.

– А оформлять как будем? – наконец спросил он.

– Я же тебе человеческим языком сказал – неси списки или что там у тебя есть. Напишу распоряжение, поставлю дату – и адью. Что тебе еще надо, мать твою через семь гробов с присвистом в центр мирового равновесия…

– Интересно выражаешься, товарищ, – с уважением сказал комендант. – Боцманом на флоте служил?

– Ага. На самоходном пароме товарища Харона.

– Как же, слышал…

Из открытых дверей тюрьмы плотно повалил арестантский люд. По стандартному советскому обычаю не проинформированный ни о чем, кроме двусмысленного «выходи с вещами».

Квадрат двора-колодца, низкое небо с быстро летящими серыми тучами, автобусы у ворот, цепь вооруженных людей – о чем может подумать проведший в лубянских застенках несколько месяцев нормальный человек?

Из плотной массы арестантов выбился, расталкивая их плечами, худой, обросший седеющей бородой мужчина в потрепанной офицерской шинели.

– Басманов, сволочь, ты тоже с ними?! Стрелять нас будешь? Ну, стреляй, иуда…

Шульгин на секунду растерялся, а Басманов – нет. Схватил человека за борт шинели, рывком подтянул к себе.

– Заткнись, дурак. Стой здесь, смотри!

Офицеры басмановского отряда, оттеснив охранников ВЧК, распахнули ворота. Ошеломленная, не верящая в свое счастье толпа хлынула на волю.

– Капитан барон фон Лемке-второй, – шепотом представил Басманов Шульгину узника, похожего на Эдмона Дантеса. – Вместе служили в гвардии. Ты как, Генрих, сюда-то попал?

– Как все, – отмахнулся барон. – Объясни лучше, что здесь происходит, да ты сам-то сейчас кто?