— Что мнешься, добрый человек? Или не знал, к кому ехал? Или мне назад уйти, пока ты проснешься да подумаешь?

— Не надо назад, — буркнул Раду, соскакивая с коня и решив сразу зайти с козырей. — Господин Миру, батюшка Илие вас просит. Очень просит! Сыграть надо. Так сыграть, как только вы можете.

— Сыгра-а-а-ать… — протянул старый цыган. — А неужто Илие не помнит, как я клялся скрипку больше в руки не брать? Ему и клялся. Забыл? Или думает, я душой не дорожу?

Раду скрипнул зубами, жалея, что нельзя старого упрямого осла просто бросить в седло и увезти, как девку. Такого увезешь, гляди-ка.

— В чем вы клялись — того не знаю. А только сыграть надо, как в последний раз. Да пойми ты, старик, у меня друг умирает! Высосет его нечисть проклятая! Будь ты человеком, помоги! Денег надо? Говори, сколько — украду, ограблю, а тебе найду…

Раду выплевывал слова вместе с запекшейся от долгой скачки слюной, задыхался, чувствуя, как текут по лицу злые бессильные слезы.

— Нечисть, говоришь? — прервал его Миру, наклоняя голову набок, как ворон. — Ты что же, парень, про…

— Про Азу проклятую! — выпалил Раду.

— Прокля-ятую… — непонятным тоном протянул Миру. — Ай, ладно. Поеду я с тобой. Лошадей-то две? Выводи их, да напои, только не вволю. Даруца, гей! Помоги парню!

— Не успеем, — безнадежно проговорил Раду, глядя на солнце, уже стоящее прямо над головой. — Эх…

— Не дашь лошадям отдыху — точно не успеем, — сурово сказал старый цыган. — Я отсюда слышу, как они дышат. Не торопись, парень, к смерти, сама придет.

Повернувшись, он скрылся в доме. Выбежавшая Даруца ловко перехватила повод второй лошади, повела по двору. Обтирала коней травой, вываживала и наливала в колоду воду, Раду усердно пытался не думать, что теряет драгоценное время. Но не думать не выходило. И час во дворе Миру показался ему вечностью. Сбегавшая в дом молодуха вынесла ему горячих лепешек и холодной простокваши. Раду поел, не ощущая вкуса. И лишь когда на том же крыльце показался Миру с покоробившимся облезлым скрипичным футляром, Раду почувствовал, что оживает.

Обратную скачку он запомнил на всю жизнь. Солнце светило им в спину, и тени удлинялись, казалось, прямо на глазах, подгоняя. Бешено колотилось сердце в одном ритме со стуком копыт. Рядом несся, привстав в седле и подгоняя лошадей то гиканьем, то волчьим воем, старый скрипач Миру, и Раду готов был поклясться, что в молодости цыган зарабатывал не только игрой на свадьбах. Честные люди так не скачут! Привязав повод своей лошади к луке седла Раду, Миру слился с конем воедино, подставляя лицо ветру, и из его белых глаз на лицо беспрерывно текли слезы. От ветра, конечно, как и у самого Раду. И казалось, что наперегонки с ними скачет сама смерть. У нее были черные цыганские глаза и злая улыбка длиннокосой девчонки в цветастых юбках.

Ко двору трактира они подлетели на закате. Уходящее за виднокрай солнце заливало землю последними лучами, а казалось, что красило кровью. И с другого края темнеющего неба вставала такая же кровавая круглая луна. Скатившись с седла, Раду придержал коня Миру. Тот легко, птицей, спрыгнул на землю, и тут же потерял всю свободу, замер неуверенно, даже сгорбился.