Наима наклонилась к бабуле сделать очередной укол, и горло сдавил спазм. Уже сейчас запах терпеть невозможно, а что же будет дальше?

Бабулины веки снова дрогнули, смыкаясь.

– Хочешь есть? – спросила Наима.

Бабуля беззвучно шевельнула губами.

Калом от нее не пахло, так что можно было отложить на потом замену пропитанного мочой наматрасника, бережное умывание губкой, обработку пролежней и кормление. Гигиенические процедуры подождут до переезда в чистый дом.

Мистер Ямамото всегда был педантом. Даже его розы до сих пор цвели по расписанию.

– Я люблю тебя. – Наима поцеловала бабулю в лоб, задержав губы на теплой истончившейся коже.

Дышала бабуля шумно. В последнее время присвист усилился от дыма.

К счастью, рак не затронул легкие, так что удушье бабуле не угрожало. Но вскоре обеим станет не хватать воздуха. Наима не догадалась попросить у Шанис кислородных подушек, ведь тогда еще никто не подозревал о будущих пожарах. Респираторы из коробки, завалявшейся в гараже, Наима занашивала до дыр. В запасе оставалось всего двадцать два.

Пока Наима прилаживала респиратор бабуле, та даже не открыла глаза. И впервые подала голос уже на улице: Наима почти поверила, что все обойдется, как вдруг колесо случайно съехало с дорожки на траву, и кровать основательно встряхнуло. От протяжного бабулиного вопля заложило уши.

– Прости, – словно мантру, забормотала Наима. – Прости, бабуля.

Бабулины глаза были широко распахнуты. Она бросила обиженный взгляд на внучку и перевела глаза на небо. На искаженном страданием лице мелькнуло изумление.

– Это дым, – пояснила Наима. – Леса горят.

Изумление растаяло, осталась только гримаса боли. Лесные пожары в их краях случались почти каждое лето. Все давно привыкли засыпать и просыпаться под вой сирен и рокот вертолетов. Вот и сейчас издали доносился шум вертолета и отрывистые неразборчивые команды из мегафона. Наима прислушалась, но в этот раз обошлось без выстрелов.

– Мистер Ямамото уехал с внуками в отпуск и пригласил нас пожить у него. – Наима пыталась отвлечь бабулю разговорами, но на очередной кочке та снова вскрикнула. – Прости, бабуля. Прости меня.

Уже на краю дорожки Наиму осенило, что можно было подогнать машину к дому. Багажник и пассажирское сиденье были забиты вещами, но задний ряд был свободен и застелен одеялами. Можно было помыть, переодеть и накормить ее на улице, а потом усадить в машину. Может, тогда крики были бы потише? И вообще, почему корчиться от боли в Футхилл-парке лучше, чем где-то на задымленной трассе?

Смог разъедал глаза. Наиме пришлось остановиться и вытереть слезы подолом майки. Она вдруг осознала, что забыла одеться после сна – так и ходила в майке и нижнем белье. И в тех самых белых носках. Пора заняться стиркой.

Крик сменился по-детски отчаянным всхлипыванием.

Наима сжала бабулину руку и бережно, по миллиметру, покатила кровать по неровному асфальту, навстречу пышным желтым кустам.

– Смотри, бабуля, – сказала она. – У мистера Ямамото цветут розы.

Бабуля глухо закашлялась под респиратором. И снова вскрикнула.

Когда Наима наконец поставила кровать в новом доме рядом с черным диваном и искусственной пальмой, бабуля плакала навзрыд.