Это было неожиданно.

— Чьи это стихи? — поинтересовалась я. Рой чуть дернул уголком рта, словно скрывая усмешку:

— Мои. Я был… скажем так, весьма романтичным юношей…

— И потом… — поддразнила я, слегка опьяненная воздухом и жарой. Но Рой помрачнел.

— А потом моего отца убили. Опрыскали ягоды витиса, это как ваш виноград, только ярко-красные ягоды, ядом вирозы… Кто-то очень хорошо знал его привычку после обеда ездить на виноградник и пробовать спелость грозди…

— И вы нашли того, кто это сделал, — я даже не спрашивала, но он покачал головой:

— Нет, так и не нашел. Да и времени не было. Смерть отца породила раздоры в Лагомбардии, чем воспользовались Пастыри, втянув республику в войну с княжеством Риччионе.

— Почему вы не вмешались?

— Я? Конечно, вмешался, но был слишком молод, к тому же несколько лет, рассорившись с отцом, провел в Лаччио, намереваясь стать художником. Глупые мечты…

— Почему?

— Потому что до нашего друга Боневенунто мне очень далеко, — он грустно усмехнулся, — К тому же мое отсутствие подорвало авторитет нашего рода, и после смерти отца момент был упущен. Мне понадобилось достаточно много времени, чтобы восстановить мирные отношения двух стран.

— Они так важны для вас? — нахмурилась я.

— Конечно! По мне, так лучше торговать, чем воевать! — он остановил коня и очень серьезно посмотрел на меня, — Если Карисса исчезнет, Пастыри в Лаччио сделает все, чтобы война вновь вспыхнула, и тогда ее уже ничто не остановит… Выжженные поля, разрушенные деревни…

— И поэтому вы решили устроить мне экскурсию? — понимающе протянула я, испытывая странное желание задеть его, — Так надо было еще завести в какую-нибудь деревню, зайти в дом, дать подержать кудрявого чумазого малыша…

— Я не думаю, что это поможет…

— Понятно. Да, красоты города впечатляют. Особенно огромный белый купол собора.

— Тампль, — поправил он меня, — Мы называем их так.

— Тампль, — послушно повторила я, — спасибо. Было весьма гм… познавательно!

Чувствуя, что во мне вновь разгорается злость на этого человека, я развернула коня и направилась обратно, в сторону дома, возвышавшегося на холме. Теперь он напомнил мне тюрьму или неприступную крепость.

Рой догнал меня, но не стал ничего говорить, просто молча поехал рядом. Я даже не смотрела на него, слишком оскорбленная всей этой показухой: лошади, поля, рассказ о себе, несчастном и одиноком… Я бросила взгляд на своего спутника. Он с равнодушным видом ехал рядом, будто нашего разговора и не было.

— О, наконец-то, кто же ездит в такую жару! — Боневенунто присоединился к нам, когда мы проехали где-то две трети дороги. Его лицо подозрительно раскраснелось, а глаза блестели. Он пристроился рядом и протянул мне пузатый глиняный кувшин, оплетенный лозой, — Ничто так не утоляет жажду, как дивный фьён, сделанный из ягод витиса!

Я невольно улыбнулась: ягоды-то разные, а напиток один, но кувшин не взяла:

— Простите, я при исполнении.

При этих словах Рой чуть сильнее стиснул зубы, словно сдерживаясь.