Хачикян встретился с этим агентом в обеденный перерыв, получил несколько важных документов, передал мне, и я поехал в посольство, чтобы сфотографировать их и быстренько привезти обратно, поскольку агент должен был после окончания перерыва положить документы на место.
Времени у меня было в обрез, поэтому, подъехав к посольству, я не стал парковать автомашину на своем обычном месте, а остановился прямо у входа и побежал в резидентуру, где меня уже ожидал Колповский и подготовленная к работе фотоаппаратура.
Я знал, что обычно у входа останавливается машина посла, это было, так сказать, ее штатное место, но пренебрег этим обстоятельством, поскольку был перерыв, посол, как я полагал, уехал к себе в резиденцию обедать, да и вообще мне в этот момент было как-то наплевать на всякие протокольные условности.
Оказалось, что я все же не учел некоторых тонкостей этикета и поступил опрометчиво.
Пока я находился в фотолаборатории, подъехал посол, который вместе с атташе, ответственным за протокол и одновременно выполнявшим функции его личного переводчика, ездил к министру иностранных дел. И вот из-за того, что у калитки стояла моя автомашина, он был вынужден остановиться не на своем «законном» месте, а в сторонке, и пройти до калитки лишний десяток метров.
Когда мы с Колповским закончили фотографирование, и я вышел из резидентуры, чтобы ехать к Хачикяну, меня перехватил атташе и сделал мне замечание:
— Михаил Иванович, убедительно прошу вас никогда больше не ставить свою машину у калитки. Евгений Павлович был очень недоволен!
И тут я допустил вторую оплошность: вместо того, чтобы по-философски отнестись к этому замечанию и промолчать, я, находясь в состоянии легкого возбуждения от проводимой операции, не сдержался.
— Это посол поручил вам сделать мне замечание? — спросил я.
— Да, — ответил атташе, который по молодости лет, видимо, готов был выполнить любое поручение своего шефа.
— Тогда передайте, пожалуйста, Евгению Павловичу, — с холодной вежливостью сказал я, — что замечания советникам следует делать лично, а не перекладывать воспитательную работу на младших дипломатов.
Естественно, атташе немедленно доложил послу о разговоре со мной. Не знаю, насколько он был при этом объективен, но ответная реакция последовала незамедлительно: до конца этого дня я испил всю чашу унижения, поскольку все приближенные к послу лица, включая завхоза и даже некоторых дежурных комендантов, посчитали своим долгом вступиться за его честь и достоинство и тоже сделать мне замечания типа «ай-ай-ай»: как нехорошо вы поступили, нарушив субординацию, да еще при этом позволив себе критиковать действия самого посла!
А еще через несколько дней в посольстве состоялось партийное, то есть (пардон!) профсоюзное собрание, и надо же было так случиться, что на нем отсутствовал Хачикян, который, как я уже говорил, в силу сложившихся обстоятельств работал с повышенной нагрузкой.
Даже у Дэ-Пэ-Дэ, который всегда болезненно относился к отсутствию на собраниях разведчиков, хватило ума не заострять на этом внимания. Открывая собрание, он, как обычно, объявил, что на нем отсутствуют три коммуниста, то есть (опять пардон!) члена профсоюза, из которых двое в отпуске, а Хачикян занят по работе.