Она ждала, улыбаясь, когда он снова поцелует ее, они поцеловались, ощущая язык и прерывистое дыхание друг друга, когда в дверь вдруг позвонили.

Оба дернулись и замерли, пытаясь дышать тише.

В дверь снова позвонили.

Джеки быстро встала, Эрик последовал за ней, но за дверью никого не оказалось. Лестничная клетка тонула в темноте.

— Мама! — позвала Мадде из своей комнаты. — Мама!

Джеки протянула руку и коснулась лица Эрика.

— Тебе пора идти, — прошептала она.

Старуха, которая утеплилась поверх одежды пластиковыми пакетами, беспокойно взглянула на Йону — он, пошатываясь, стоял рядом с ней в очереди бездомных.

Он хотел отдохнуть на зеленой линии метро, но встретил какого-то румына, и тот предложил ему ночлег. Йона улегся на пол в трейлере где-то в Худдинге, замотавшись в одеяло, закрыл глаза и стал ждать сна, но мысли не оставляли его в покое.

С тех пор как Люми уехала, он ни разу не ел и не спал. Он отдал дочери все свои деньги, оставив себе лишь столько, чтобы добраться до Нолена.

Из-за бессонницы приступы мигрени участились. В глубине глазницы засела раскаленная игла, да и боли в бедре мучили все сильнее.

Иранец с дружелюбным взглядом терпеливо наливал кофе голодным, протягивал бутерброды. Большинство бродяг, вероятно, спали на Центральном вокзале или в гаражах поблизости.

Голод больше не тревожил Йону; голод осознавался просто как тяжесть, от которой слабели ноги. Когда Йона получил свою кружку и бутерброд, ему показалось, что он сейчас упадет в обморок. Он отошел в сторону, развернул хлеб, откусил, проглотил, но спазм в желудке заставил его тут же извергнуть еду. Йона вытер рот и повернулся спиной к остальным. Голова кружилась так, что пришлось опуститься на колени. Йона пролил кофе на землю, откусил еще, закашлялся и выплюнул хлеб; лоб покрылся испариной.

— Все в порядке? — спросил иранец, глядя на него.

— У меня совсем не было времени поесть, — сказал Йона.

— Занятой человек. — Иранец приветливо улыбнулся.

— Да. — Йона снова закашлялся.

— Если нужна помощь — зови меня.

— Спасибо. Я в порядке, — пробормотал Йона, взял палку и захромал прочь.

— В час в церкви Санкта-Клара дают бесплатный суп, — крикнул иранец ему вдогонку. — Приходи, тебе надо отдохнуть, погреться.

Йона прошел по мосту Стадсхусбрун, покормил хлебом лебедей и устало зашагал вверх по Хантверкаргатан. Возле гимназии Кунгсхольмена он постоял, отдохнул, ощупал камушек у себя в кармане и двинулся дальше, к пожарному депо, а потом свернул в Крунубергспаркен. Высоко вверху сияла на солнце листва деревьев, но трава оставалась в тени, глухо-зеленая, как мох.

Йона медленно поднялся по склону, опираясь на палку, снял проволоку с внутренней стороны калитки и вошел на старое еврейское кладбище.

— Прости, что выгляжу так, как выгляжу, — сказал он и положил камень на семейную могилу Самюэля Менделя.

Йона смахнул палкой фантик и рассказал бывшему напарнику, что Юрек Вальтер наконец мертв. Молча постоял, слушая ветер в деревьях и крики детей, доносившиеся с игровой площадки.

— Я видел доказательство, — прошептал он и погладил надгробный камень, прежде чем уйти.