Но 11 сентября изменило приоритеты. Президент Буш и его союзники были заняты тем, что убеждали мировое сообщество поддержать действия США в Афганистане и вторжение в Ирак. К тому же экономика США находилась на спаде. Венесуэла отошла на задний план. Однако было ясно, что в какой–то момент Буш и Чавес снова столкнутся. Поскольку нефтяные поставки из Ирака и других ближневосточных стран находились под угрозой, Вашингтон не мог себе позволить надолго забыть о Венесуэле.

Мое посещение «Граунд Зеро» и прогулка по Уолл–стрит, встреча с афганским стариком, статья о Венесуэле Чавеса подвели меня к той черте, которую я в течение многих лет пытался не переходить, и заставили прямо взглянуть на последствия того, что я делал в последние три десятилетия. Я не мог отрицать ни ту роль, которую сыграл, ни тот факт, что моя работа в качестве ЭУ теперь оказывает самое негативное влияние на поколение моей дочери. Я знал, что больше уже не могу откладывать свои действия, направленные на искупление моей вины. Мне нужно было очиститься от своей жизни, очиститься таким образом, чтобы помочь людям пробудиться, узнать о существовании корпоратократии и понять, почему столько людей в мире ненавидят нас.

Я снова начал писать, но по мере написания книги я стал понимать, что моя история слишком стара. Мне надо было как–то увязать ее с современностью. Я подумывал, не поехать ли в Афганистан, Ирак и Венесуэлу, чтобы написать современный комментарий об этих трех странах. Похоже, они воплощали всю иронию современной обстановки в мире: все они прошли через болезненные политические потрясения; сейчас их возглавляли лидеры, оставлявшие желать много лучшего (жестокие и деспотичные талибы, психопат Саддам, экономический неумейка Чавес), и все–таки ни в одном случае корпоратократия не пыталась разрешить более глубокие проблемы этих стран. Вместо этого ее действия сводились лишь к попыткам подорвать положение лидеров, вставших на пути нефтяных компаний. Во многих отношениях Венесуэла таила в себе интригу. Военное вторжение в Афганистан уже произошло, а в Ираке вот–вот должно было начаться. Действия же администрации в отношении Чавеса оставались загадкой. На мой взгляд, вопрос заключался не в том, был ли Чавес хорошим руководителем; дело было в реакции Вашингтона на лидера, который встал на пути продвижения корпоратократии к глобальной империи. Однако еще до того, как у меня появилось время для организации такой поездки, опять вмешались обстоятельства. По делам некоммерческой организации я несколько раз приезжал в Латинскую Америку. В одной из поездок я путешествовал вместе с венесуэльской семьей. Их фирмы обанкротились в период правления Чавеса. Мы подружились; я увидел ситуацию их глазами. Я также познакомился с латиноамериканцами, находившимися на противоположном краю экономического спектра. Они считали Чавеса спасителем. События, разворачивавшиеся в Каракасе, были симптоматичны для мира, созданного нами, ЭУ.

К декабрю 2002 года ситуация в Венесуэле и Ираке достигла критической точки. Эти две страны представляли собой противоположности. В Ираке все усилия как ЭУ, так и шакалов принудить Саддама к послушанию провалились. Теперь мы готовились к последнему средству — к вторжению. В Венесуэле администрация Буша готовилась ввести в игру модель Кермита Рузвельта в Иране. «Нью–Йорк тайме» писала: